|
|
Юрий Андреевич Жданов – член-корреспондент Российской Академии наук, профессор, ректор Ростовского государственного университета, создатель и бессменный руководитель Северокавказского научного центра высшей школы, известный ученый и блестящий организатор советской науки.
Он известен у нас в стране и за рубежом как выдающийся ученый-естествоиспытатель, химик-органик, которому присуща глубокая разносторонность интересов во многих областях науки и культуры. Но что особо выделяет Ю.А.Жданова из плеяды талантливых ученых, так это то, что он являет собой исторически новый тип ученого – ученого-коммуниста, рожденный великой и героической советской эпохой, совмещавшего научную деятельность с ответственной партийно-государственной работой. В течение ряда лет он был
помощником руководителя Отдела международной информации ЦК ВКП(б) Георгия Димитрова, с 1947 года работал заведующим сектором, а затем отделом науки ЦК ВКП(б).Редакция международного журнала “Марксизм и современность” поздравляет Юрия Андреевича со славным юбилеем – 80-летием со дня рождения и желает ему многих лет творческой жизни.
Мы предлагаем вниманию наших читателей две статьи из первого тома вышедшей в 1999 году книги “Избранное”.
Карл Маркс и социальная роль науки
Ю.А.Жданов
Духовная культура всякого общества представляет собой сложное сплетение многообразных и различных элементов. Она включает в себя сумму сведений, систему знаний о природе, обществе и человеке; в нее входят представления о прекрасном, эстетические ценности, этические нормы, мировоззренческие принципы. Отдельные элементы духовной культуры отнюдь не одинаково, не с равным удельным весом выступают в той или иной конкретной социально-исторической обстановке. Рассматривая вопрос исторически, можно убедиться, что в разные эпохи выступала на первый план, становилась ведущей та или иная сторона культуры. Так, цементирующей формой античного мира была эстетическая, художественная культура с ее идеалом физически и нравственно прекрасного человека, стремлением в архитектуре, скульптуре воплотить совершенную красоту, основать на сверкающем мифе эпическую и лирическую поэзию, все мировоззрение.
К.Маркс с присущей ему объективной ясностью мысли и беспощадностью показал, почему должен был рухнуть античный образец. Рассматривая законы народонаселения, он отмечал, что для древних Греции и Рима важнейшим элементом общественного строя была ограниченность численности населения; стремление поддержать ее вызвало нескончаемую эмиграцию, бесконечные волны колонистов. “Но почему это было так? – спрашивает Маркс. – Потому что этим государствам было совершенно неизвестно применение науки в области материального производства. Чтобы сохранить свою цивилизацию, их граждане должны были оставаться немногочисленными. В противном случае им грозило подчинение игу того изнурительного физического труда, который превращал тогда свободного гражданина в раба” [1].
Действительно, на протяжении тысячелетий общественное производство базировалось на все возраставшей массе эмпирических сведений, наблюдений, фактов, на выработанных методом проб и ошибок способах трудовой деятельности. Не следует с презрением или высокомерием относиться к этому грандиозному зданию человеческого эмпиризма; оно служит свою полезную службу и по сей день. В то же время шаг за шагом, на основе опытных эмпирических данных формировалась научная картина мира, постепенно раскрывавшая объективные его закономерности.
Однако для применения этих знаний не было необходимой технологической и социальной базы до тех пор, пока процесс разделения труда не расщепил само производство на простейшие, элементарные операции, которые могли быть переданы машине. На этой почве возникла реальная возможность соединения научного знания с массовым производством многообразных средств и орудий труда, предметов потребления, что совершилось в недрах и рамках капиталистического общества. Маркс, глубоко анализируя природу буржуазных отношений, делает важный вывод:
“Только капиталистическое производство впервые превращает материальный процесс производства в применение науки к производству – в науку, внедренную в практику, – но только путем подчинения рабочего капиталу и путем подавления его собственного умственного и профессионального развития” [2].
Это подавление развития рабочего вызывается тем, что капиталистический способ производства отрывает друг от друга различные виды труда, разъединяет умственную и физическую деятельность, обрекает работника на тупой, нетворческий, однообразный труд. Содействуя обогащению эксплуататорских классов общества, укреплению экономического могущества и политической власти буржуазии, работники науки, при всех своих благих пожеланиях, раскаяниях и сокрушениях, оказываются в антагонистических отношениях к трудящимся классам. “Наука выступает как чуждая, враждебная по отношению к труду и господствующая над ним сила...” [2, с.555].
Техника капиталистического производства создает материальные условия для развития науки. Возникают целые отрасли, поставляющие науке многообразные средства исследования.
При этом, однако, не следует забывать глубокой мысли Маркса: “Капитал не создает науки, но он эксплуатирует ее, присваивает ее для нужд процесса производства” [2, с.554]. В условиях буржуазного общества имеет место эксплуатация науки, а границы развития знания определяются тем, насколько наука является средством обогащения, орудием укрепления классового господства эксплуататоров. В наше тревожное время с особенной яркостью подтвердились мысли Маркса о социальной роли науки в условиях капитализма. Превращая шаг за шагом производительные силы общества в разрушительные, капитал и великую силу знания обращает во враждебную людям форму деятельности. Научные достижения, используемые военно-промышленным комплексом империалистических держав, вызывают ныне чудовищную опасность термоядерного, химического, бактериологического уничтожения. С гневом и отвращением приходится признавать, что и в научной среде существуют “адвокаты дьявола”, вроде Э.Теллера, С.Коэна, пытающиеся оправдать и одобрить подобное использование науки против сил прогресса, против человечества, против самой жизни на земле.
Буржуазия как класс внутренне враждебна науке, знанию. Эксплуатируя теоретическую мысль человечества, она бесстыдно отвергает выводы науки, как только они начинают противоречить ее классовым интересам. Маркс показал, что именно так случилось с политической экономией, которая была объективной наукой лишь до того момента, как буржуазия захватила политическую власть. Обострившаяся классовая борьба, выступление пролетариата в качестве активной силы на арене истории – все это обусловило разрыв буржуазии с честным, бескорыстным научным исследованием общественных отношений. По словам Маркса, “пробил смертный час для научной буржуазной политической экономии. Отныне дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или другая теорема, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или неудобна, согласуется с полицейскими соображениями или нет” [3]. Буржуазия враждебна не только научной политической экономии, но и объективному исследованию других сторон общественного бытия; эксплуатируя для своих практических нужд материалистический рационалистический дух естествознания, она в то же время поддерживает ненаучные, иррациональные, религиозные, мистические взгляды и учения вплоть до различных форм прямого обскурантизма и шарлатанства.
Не исчезают, да по самой природе вещей и не могут исчезнуть, из круга буржуазных представлений скептические идейки недоверия к науке, неверия в ее силы и возможности. Когда-то академик И.П.Павлов, критикуя агностиков из среды психологов и физиологов, отрицавших возможность познания высших духовных функций человека, ядовито писал: “У них, по-видимому, имеется желание, чтобы их предмет оставался неразъясненным, вот какая странность!” [4]. Эта “странность” характеризует и современных буржуазных ученых, отвергающих познаваемость законов социальной жизни, объективных закономерностей исторического процесса. В основе такого принижения знания лежит боязнь неотвратимых и объективных выводов науки, предрекающей неизбежное падение опасных для человечества буржуазных общественных отношений.
В своих работах Маркс вскрыл несостоятельность буржуазного примитивного и извращенного понимания науки как прямого источника богатства. Он отмечал, что “даже высшие виды духовного производства получают признание и становятся извинительными в глазах буржуа только благодаря тому, что их изображают и ложно истолковывают как прямых производителей материального богатства” [5]. Вульгарные экономисты пытаются на счетах (или ЭВМ) “вычислить” экономический эффект науки. У них можно вычитать, что там-то и там-то наука производит уже четверть или треть национального богатства. Ну что же, остается в 4 или 3,3 раза увеличить число научных учреждений и работников, и тогда наука произведет все 100% общественного дохода! Все это, конечно, пустяки. Наука не производит богатства в стоимостной форме, и лишь высмеянные Марксом “сикофанствующие мелкие чиновники от политической экономии стали считать своей обязанностью возвеличивать и оправдывать любую сферу деятельности указанием на то, что она “связана” с производством материального богатства, что она служит средством для него” [6].
Превращение науки в непосредственную производительную силу в буржуазном сознании представляется как ее способность непосредственно делать деньги, производить богатство. Но это лишь превращенная и извращенная форма восприятия действительности. Реальный смысл утверждения, что наука производит уже четвертую часть национального богатства, может заключаться лишь в том, что четвертая часть этого богатства произведена на основе не эмпирической, рутинной, традиционной, а на базе рациональной научной технологии. При этом стоимость произведенного богатства определяется не наукой, а общественным трудом работника, применяющего науку.
Здесь следует помнить предупреждение Маркса: “Продукт умственного труда – наука – всегда ценится далеко ниже ее стоимости, потому что рабочее время, необходимое для ее воспроизведения, не идет ни в какое сравнение с тем рабочим временем, которое требуется для того, чтобы первоначально ее произвести” [6, с.355]. Необходимо вспомнить, что и многие другие производительные силы, используемые при производстве стоимости, не входят в ее состав. К ним следует причислить производительные силы природы, в частности земли, а также кооперации труда. Это же относится к науке как производительной силе, о которой Маркс писал в строгой форме: “Самые полезные вещи, такие, как знание, вообще не имеют меновой стоимости” [7]. Энгельс отмечал это более образно: “...политическая экономия – не дойная корова, снабжающая нас молоком, а наука, требующая серьезного и ревностного служения ей” [8].
Учение Маркса об источниках, о происхождении стоимости исходит из того факта, что в условиях частной собственности различные виды труда не могут непосредственно проявить свой общественный характер. Эти виды труда выступают как независимые, чуждые друг другу, их общественная связь выявляется через стоимость, которая в результате обмена товаров показывает не только частный, но и всеобщий характер заключенного в них труда. Для интеллектуального производства такая процедура является излишней. В соответствии со взглядами Маркса, “всеобщим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение” [9]. В самом деле, когда Д.И.Менделеев, работая в России, открыл периодический закон химических элементов, то уже не было необходимости заново переоткрывать его во Франции или Америке: он сразу же стал всеобщим достоянием.
Отвергая и высмеивая ограниченное и узколобое буржуазное представление о науке как источнике меновой стоимости и материального богатства, Маркс в то же время утверждал глубочайшую мысль о том, что наука – наиболее основательная форма богатства, являющаяся как продуктом, так и производителем богатства [10].
Это утверждение связано с Марксовым пониманием роли науки в истории человечества, в развитии духовной и материальной культуры. В науке концентрируется накапливаемое столетиями знание о законах развития окружающего мира и самого человечества, отражается и аккумулируется опыт предметно-практического преобразования мира; на научной основе формируется способность предвидеть ход природных и социальных процессов. Человеческое познание, разум каждого индивида совершенствуется по мере накопления научных знаний. Маркс называет науку всеобщим духовным продуктом общественного развития, “продуктом всеобщего исторического процесса развития, абстрактно выражающим его квинтэссенцию” [11].
Такое понимание науки обусловило постоянный интерес Маркса к ее истории, истокам, закономерностям формирования и развития. Современные буржуазные специалисты в области науковедения готовы с почтением рассуждать о Марксе как об ученом-экономисте, о его вкладе в экономическую науку, но они нацело лишены понимания роли Маркса в исследовании самой науки.
Будучи великим ученым, Маркс в поле своего зрения держал весь комплекс наук как общественных, так и естественных. Он не только сделал величайшие открытия в области теории исторического процесса, понимания экономических законов, философии, социологии. Учение Маркса – гигантский шаг в научном развитии всего человечества.
Маркс с пристальным вниманием следит за всей областью научного знания. Он изучает математику; история технических знаний от механики до электротехники служит для него предметом постоянного исследования. С известным химиком К.Шорлеммером его связывают не только дружеские отношения, но и глубокий интерес к химической науке, к работам Ю.Либиха в области агрохимии, к теоретическим представлениям о строении молекул в трудах Ш.Жерара и Ф.Кекуле.
Маркс знакомится с трудами Т.Шванна и М.Шлейдена по морфологии растений и обоснованию клеточной теории, с работами по анатомии мозга и нервной системы, с физиологическими исследованиями. Особое внимание привлекают работы по географии; именно на их основе Маркс делает свой знаменитый вывод о том, что культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно, оставляет после себя пустыню.
Работы по эволюции Вселенной, теории И.Канта и П.Лапласа становятся также предметом пристального внимания великого мыслителя. Характеризуя своего друга, Энгельс писал: “Не было человека, который испытывал бы более чистую радость, чем он, при виде каждого достижения науки в любой области, независимо от того, было ли оно практически применимо или нет. Но на науку он смотрел прежде всего как на могущественный рычаг истории, как на революционную силу в самом высоком значении этого слова” [12].
Марксов подход к науке нельзя понять до конца, если не принять во внимание его отношение к тому, что является противоположностью науке – к незнанию, к темноте и невежеству. “Невежество, – подчеркивал Маркс, – это демоническая сила, и мы опасаемся, что оно послужит причиной еще многих трагедий” [13]. Попытки анархистов, в частности М.А.Бакунина, принизить роль науки, сознательности в революционном движении встретили гневную отповедь Маркса. Он бросает Бакунину упрек в том, что тот проповедует русской молодежи культ невежества. Как бы предваряя последующие гримасы пролеткульта, Бакунин полностью отвергает общественные науки – философию, политэкономию, историю, объявляет их ложными и вредными, губительными для молодежи.
Надо сказать, что критика Маркса в адрес российских анархистов имела серьезное историческое значение для судеб нашей родины. В XIX в. Россия стала быстро развиваться по пути научного прогресса. Появились первые мощные научные школы, яркие имена Н.И.Лобачевского и И.М.Сеченова, позже – Д.И Менделеева и И.П.Павлова. В области социальных наук Россия выдвинула таких крупных ученых, как Н.Г.Чернышевский, Н.А.Добролюбов, В.В.Берви-Флеровский и др. Маркс уважал и поддерживал это движение русской научной мысли. В то же время он видел всю глубину отсталости России, темноту ее масс, дикость правящих кругов, которые действовали по формуле: “Лучше совсем истребить науки, чем допустить превратные толкования”. В этих условиях малейшее умаление науки, знания, разума лило воду на мельницу самых консервативных, реакционных сил.
Маркс последовательно отстаивает необходимость критического восприятия всей предшествующей духовной культуры, философской традиции от Демокрита до Гегеля. Не только анархистов, но и мелкобуржуазных демократов Маркс поднимал на смех за преклонение перед невежеством, слепыми инстинктами несведущих людей. Когда неудачливые и незадачливые деятели революции 1848 г. Мадзини, Руге, Ледрю-Роллен попытались отвергнуть “черствую исключительность теории” в пользу “коллективной интуиции” народа, как якобы отвечающей чаяниям и настроениям трудящихся, то Маркс и Энгельс назвали это напыщенной чепухой. “Так же, как они ненавидят развитие и борьбу, – писали великие революционеры, – так эти господа ненавидят мышление... Этот призыв к отказу от мышления есть прямая попытка обмануть именно самые угнетенные классы народа” [14].
Анализируя взгляды Сисмонди, Маркс называет реакционным стремление французского экономиста изгнать науку из промышленности. Маркс видел великий и неизбежный исторический процесс вторжения науки в производство, названный им бесшумной революцией. Он утверждал: “Классы и народы, слишком слабые для того, чтобы справиться с новыми условиями жизни, обрекаются на гибель” [1, с.568]. Надо сказать, что предупреждение Маркса сохраняет свою актуальность и для наших дней, когда развертывается научно-техническая революция, стержнем которой является массовое проникновение в производство методов кибернетики, информационной техники, электронных вычислительных машин, интенсивное развитие на этой основе автоматики и робототехники.
Маркс ревностно защищал науку от чуждых ее духу и природе вмешательств извне, навязывания науке точек зрения, почерпнутых из иных сфер бытия, в первую очередь от претензий религиозного сознания и различных бюрократических вмешательств. Он заложил прочные основы союза между наукой и нравственностью, хотя и по сей день люди с буржуазным складом ума разрывают эти две сферы человеческого духа. В “Предисловии к критике политической экономии” Маркс предваряет свое исследование следующим предупреждением:
“А у входа в науку, как и у входа в ад, должно быть выставлено требование:
Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета” [15].
Строки “Божественной комедии” Данте как нельзя ярче характеризуют самого Маркса, его непреклонность, объективность, требовательность и смелость в искании истины. Маркс, по его собственным словам, надеялся добиться для партии пролетариата научной победы, и он добился ее и для революционного класса, и для всего человечества.
Маркс гневно бичевал буржуазных ученых, их привилегированное сословие за сделки с научной совестью, которые они совершают вопреки истине, в корыстных и своекорыстных целях. Именно о таких и подобных людях он писал: “Существует двоякого рода смелость: смелость превосходства и смелость умственного убожества, черпающая силу из своего официального положения, из сознания, что она пользуется в борьбе привилегированным оружием и т.д.” [16].
Всякий ученый в эксплуататорском обществе испытывает на себе давление и гнет государственного аппарата, бюрократической машины, клерикальных организаций, которые стремятся помешать свободе исследований под тем предлогом, что выводы науки могут разойтись с официальной точкой зрения. Маркс решительно отбрасывал такие поползновения; по его словам, не существует “официального разума”, который не учится у науки, а поучает ее и, как некое ученое провидение, устанавливает, каких размеров должен быть каждый волосок в бороде ученого мужа, чтобы он стал воплощением мировой мудрости” [13, с. 97].
Решительно отбрасывая любую попытку регламентировать научное исследование, устанавливать ему границы, предопределять результаты, Маркс издевался над теми, кто, по его словам, превращал знание в “апологетический комментарий” к бюрократическим канонам, к узколобым взглядам правящих клик. Нередко они пытались “подправить” науку от имени практики, житейского опыта, новых и самоновейших данных. Маркс дал им следующую беспощадную характеристику: “Но человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, – такого человека я называю “низким” [17].
К таким людям Маркс относил Мальтуса, пытавшегося приспособить результаты своих исследований, пресловутый закон народонаселения к потребностям и вкусам буржуазных классов.
Может, однако, возникнуть вопрос: а не увлекся ли Маркс, восстав против попыток подправить науку извне, в том случае, когда она ошибается? И в самом деле, что дурного в попытках “подправить” науку с позиции, скажем, практики?
Маркс глубоко понимал диалектику развития науки, соотношение в ней абсолютной и относительной истины, важнейшую роль практики в процессе познания. Он ясно отдавал себе отчет в том, что в науке менее полное, менее точное знание заменяется более полным и точным, что отдельные положения наука отбрасывает как преодоленные, односторонние и ошибочные. Дело здесь, однако, в том, что этот процесс развития знаний должен совершаться внутри самой науки, в соответствии с внутренней ее логикой, а не навязываться извне чуждой прихотью, субъективной волей, случайными наблюдениями, наскоками, капризом или раздражением.
Эти цензоры и менторы от науки, по ядовитому замечанию Маркса, отличались одной чертой: “Все они гордились тем, что у них нет талантов, зато есть характер” [18]. И не случайно в другом месте Маркс и Энгельс в адрес исправителей науки приводят перефразированные слова Гете:
“Они на драку мастера,
Но рассуждать им не под силу” [19].
Маркс искренне ликовал по поводу того, что в битве с классово враждебными силами невежества и корысти, в сражении против буржуазного мира ему удалось добиться научной победы. Урок и опыт Маркса – не только достояние его личной нелегкой судьбы. Его подвиг – пример и призыв для всех бескорыстных и беззаветных искателей истины. В первую очередь к нему должны быть отнесены слова его великого друга Фридриха Энгельса о гордом мужестве, “которое следует истине, не отступая перед самыми ее крайними выводами, и высказывает ее открыто и ясно, не страшась последствий” [20].
Важнейшая социальная функция науки заключается в том, чтобы открыть законы движения и развития общества.
Эти законы не даются простым наблюдением, сбором эмпирического или статического материала. Маркс предупреждал, что люди становятся жертвой мистификаций, беспомощно барахтаются на поверхности явлений, если они ограничиваются в подходе к общественным явлениям формами внешней видимости. По словам Маркса, “в их мозгу всегда отражается лишь непосредственная форма проявления отношений, а не их внутренняя связь. Если бы, впрочем, имело место последнее, то зачем вообще нужна была бы тогда наука?” [21].
Позиция Маркса здесь вплотную примыкает к общечеловеческой философской традиции и развивает взгляды Гегеля на соотношение обыденного и теоретического сознания. Гегель отмечал, что “обыденное сознание вообще не входит в рассмотрение внутренних связей, существенного в вещах, причин, оснований, целей, но довольствуется тем, что берет все существующее как нечто отдельное, в соответствии с его лишенной значения случайностью” [22]. От поверхности явлений, от пестрого мира случайных событий необходимо “спуститься в недра социальной жизни”. “Задача науки заключается в том, чтобы видимое, выступающее на поверхности явлений движение свести к действительному внутреннему движению”, – пишет Маркс в “Капитале” [23]. Эта скрытая сущность может по своей форме противоречить обыденному явлению, подобно тому как истинное вращение Земли противоречит наблюдаемому суточному движению Солнца.
По представлениям Маркса и Энгельса, социалистический строй не только требует постоянного научного анализа, но попросту немыслим вне и без науки, которая является его теоретической, идейной, духовной базой. В “Учредительном манифесте Международного товарищества рабочих” Маркс подчеркнул коренное, принципиальное отличие буржуазного общества от грядущего социалистического: “... здесь дело шло о великом споре между слепым господством закона спроса и предложения, в котором заключается политическая экономия буржуазии, и общественным производством, управляемым общественным предвидением, в чем заключается политическая экономия рабочего класса” [8, с. 9].
Итак, великий исторический спор, спор у путях, о судьбах человечества, – спор вокруг одного, единственно важного вопроса: как идти? Стихийно, вслепую, ориентируясь на случайность интересов, или, устраняя всякую стихийность, взять весь общественный жизненный процесс под сознательный, планомерный контроль? Должна ли внутренняя связь процесса производства подчинять себе трудящихся как стихийный, незримый и слепой закон, а не как закон, “достигнутый их коллективным разумом и потому подвластный ему, подчиняющий процесс производства их общему контролю” [23, с.282].
Для Маркса коренной чертой социалистической революции является переход от длительного и мучительного периода господства вещей над личностью к эпохе господства человека как над силами внешней окружающей природы, так и над внутренними общественными, социальными силами.
Присущий социализму коллективный разум имеет сложную социальную природу и историю своего становления. Не всеми он воспринимается, некоторые встречают его в штыки как некий абстракт идеалистической природы. Но не следует забывать, что для Маркса разум есть практическое действие по объективной логике предмета, а в социальной сфере – по объективной логике общественного развития. Что касается коллективности, то речь идет о разумном действии ассоциированных индивидов в пределах свойственных социализму социальных структур: рабочих коллективов, демократических органов управления, профессиональных и иных союзов, клубов, советов, наконец, партии, как высшей формы организации, основывающей свою политику на прочном фундаменте марксистско-ленинской науки.
В условиях социализма реализуется сложная программа перестройки общественной, традиционно сложившейся технологии на научных началах, осуществляется поставленная Марксом задача: “...коммунистам предстоит показать, что только при коммунистических отношениях уже достигнутые технологические истины могут быть осуществлены на практике...” [24].
Наивно предполагать, что реализация этой задачи есть одномоментный чудодейственный акт. К ее решению вели сложные этапы, охватывающие действия и усилия миллионов людей: осуществление сплошной грамотности, массовое овладение техническими навыками, техническое перевооружение производства, создание сплошного фронта науки с сотнями и тысячами исследовательских институтов, организация научного приборостроения, формирование информационной сети журналов и библиотек, наконец, воспитание грамотных научно-технических кадров в центре, на периферии, в далеких национальных окраинах. Только на этой базе и может сформироваться коллективный разум общества.
Превращение науки в непосредственную производительную силу общества выступает как следствие огромного труда партии и народа. Мера этого превращения является, по Марксу, “показателем того, до какой степени условия самого общественного жизненного процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним; до какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные органы общественной практики, реального жизненного процесса” [10, с.215].
Роль науки в становлении новой общественной формации чрезвычайно сложна и многогранна. Она выступает в качестве рациональной основы производства и общественного планирования. На базе науки совершается воспитание всесторонне развитого индивида, поскольку научное знание становится основой всей духовной и материальной культуры. Только использование данных науки открывает возможность установления рационального обмена между веществом и энергией, между обществом и природой, восстанавливается разумное и в то же время эмоциональное отношение к земле, открывается возможность предвидения все более отдаленных последствий процесса производства.
В условиях социализма снимается антагонизм между трудом и знанием, наступают коренные перемены в судьбах людей науки. По поводу них Маркс писал: “Средний класс чувствует, что лишь рабочий класс может освободить его от господства попов, превратить науку из орудия классового господства в народную силу, превратить самих ученых из пособников классовых предрассудков, из честолюбивых государственных паразитов и союзников капитала в свободных тружеников мысли! Наука может выполнить свою истинную роль только в Республике Труда” [25].
Литература
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С. 567.
2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 559.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 17.
4. Павлов И.П. Избр. произв. М.,1949. С. 473.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. 1. С. 282. С.148
6. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 159.
7. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 241.
8. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 213.
9. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. 2. С. 116.
10. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 2. С. 33.
11. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 49. С. 110.
12. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 348-349.
13. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 112.
14. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 487.
15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 9.
16. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 322.
17. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. 2. С. 125.
18. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 175.
19. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 11. С. 17.
20. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений.
М.,1956. С. 398.
21. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 31. С. 266.
22. Гегель. Эстетика. М., 1971. Т. 3. С. 358.
23. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч.1. С. 358.
24. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 483.
25. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 559.