История Коммунистического Интернационала, и особенно роль Ленина, партии большевиков в подготовке, основании и практической деятельности этой всемирной революционной организации была всегда и остается поныне объектом острого идеологического противоборства.

Для тех, кто связал свою судьбу с борьбой против власти капитала, эта история является источником революционного опыта, живительным родником знаний, необходимых для революционного действия. Целостное восприятие и усвоение этого опыта требует всестороннего, объективного изучения и осмысления как побед и достижений мирового революционного движения, так и его поражений и неудач. Это необходимо для выработки научно обоснованной политики коммунистической партии, для политического просвещения и воспитания масс. В противном случае и партия, и массы будут действовать на уровне обыденного сознания, апеллируя к пресловутому “здравому смыслу”, искать правильный путь методом проб и ошибок, приобретая необходимый в борьбе опыт слишком дорогой ценой.

Историческая ценность опыта Коминтерна, особенно первых лет его существования, обусловлена тем, что он возник и действовал в обстановке невиданного никогда ранее мирового революционного подъема. С самого начала Коминтерн опирался на могучую поддержку победившего пролетариата Советской России и революционный порыв миллионов тружеников капиталистического мира, поднявшихся на штурм империализма, против несправедливых, захватнических войн, наемного рабства и колониального угнетения. Эта были годы крутого перелома в жизни всего человечества, время жестоких испытаний и величайших революционных перемен, которые дают народам самые ценные и содержательные уроки.

Нужно прямо сказать, что коминтерновской проблематике в советской исторической науке не повезло, хотя систематически публиковались стенограммы и важнейшие документы конгрессов Коминтерна и некоторых заседаний ИККИ, издавались документальные и тематические сборники, а в начале 3О-х гг. вышли научные издания стенографических отчетов первых двух конгрессов Коминтерна. В довоенные годы появилось несколько интересных исследовательских работ, но создать обобщающий труд по истории Коминтерна не удалось. Сформированный для этой цели научный коллектив не смог завершить свою работу, т.к. его руководитель Бела Кун был репрессирован. После роспуска Коминтерна в 1943 г. в течение почти четверти века вообще не выходило сколько-нибудь значимых работ по этой теме. Крупные исследовательские и обобщающие научные труды стали появляться со второй половины 60-х годов. Интерес к этой проблематике проявили и некоторые коммунистические и прогрессивные зарубежные ученые, опубликовавшие ряд серьезных исследований. Но в целом все это было ничтожной каплей по сравнению с океаном враждебной литературы, выходившей в капиталистических странах.

Основной массив буржуазной, социал-реформистской и ревизионистской литературы по истории мирового революционного движения и близкой проблематике всегда отражал с большей или меньшей последовательностью интересы господствующих классов. Раскрывая практическое назначение и методологию создания такого рода трудов, автор книги “Европейский коммунизм” Франц Боркенау писал: “Говорить об “объективности” при изложении истории современного европейского коммунизма было бы не только не честно, но и нелепо. Данная работа исходит из само собой разумеющейся предпосылки отказа от коммунизма, из его оценки как наибольшей опасности для современного мира. Она прежде всего рассчитана на большой круг лиц, которые по своей профессии в качестве политиков, дипломатов, военных и работников спецслужб имеют дело с коммунизмом. Автор сделал все необходимое, чтобы дать им в этой книге соответствующие разъяснения” (Вогkenau F. Dег Euгораisсhе Коmmunismus. Вегn,1952,.5.1О). Здесь, как говорится, комментарии излишни. Всякая объективность при таком подходе, естественно, становится нелепой и неуместной.

Содержание и смысл этих трудов в конечном итоге сводились к изысканию доводов в защиту капиталистического строя и дискредитации его противников. Авторы этих произведений не были обременены поиском научной истины. Поэтому манипуляции с документами, особенно архивными, подгонка фактов под заранее созданные схемы, выхватывание отдельных фактов, игра в примеры – все эти приемы были для них скорее правилом, чем исключением.

Академик Е.В.Тарле, работая в парижских архивах, был в свое время буквально шокирован, обнаружив, с какой бесцеремонностью обращался с архивными материалами крупнейший французский историк Ипполит Тэн (1828-1893), автор шеститомного труда “Происхождение современной Франции”. Создавая свой труд после кровавого подавления Парижской коммуны, Тэн стремился доказать вредоносность и гибельность любой революции вообще. “В Национальный архив, – отмечал Тарле, – Тэн пришел со своей готовой схемой, с этой же схемой он и ушел из архива; он искал не фактов, которые бы его учили, но лишь иллюстраций к своей готовой схеме, а эта манера представляет собой наихудший вид фальсификации науки” (Тарле Е.В. Соч.Т.4. М.,1958, с.612).

Современные извращенцы от науки довели подобные приемы до совершенства. Особенно широко практикуется ими так называемый метод обрезания. При помощи тенденциозного подбора архивных документов и материалов, изъятия наиболее важных из них или фрагментарного их изложения, путем многочисленных купюр в текстах ранее опубликованных документов они изымают из научного оборота принципиально важные положения, оценки, факты, выводы. Таким способом во многих документах, сопровождаемых соответствующими комментариями, не только смещаются акценты, но нередко полностью извращаются подлинный смысл и значение. В результате выпускаются документальные сборники, дающие простор для самых нелепых и злостных инсинуаций по поводу истории мирового революционного движения и Коминтерна.

Об основном замысле и методологии создания этого коллективного труда и пойдет дальше речь.

Вступительная статья озаглавлена “Идея мировой революции и ее трансформации”. Начинается она следующими “откровениями”: “Понятие “мировая революция” принадлежит в наши дни к числу наиболее мифологизированных и мистифицированных. Его нередко трактуют не только как иллюзию или утопию, но и как сознательный обман, как символ стремления коммунистов к мировому господству посредством войны и агрессии, которое сродни стремлению гитлеровских фашистов к мировому господству высшей расы или даже хуже того. С одной стороны, раздаются голоса, будто большевики “использовали” доверчивый русский народ в качестве “вязанки хвороста, бросаемого в костер мировой революции” (В.Кожинов), с другой – появилась наукообразная версия, утверждавшая, будто Ленин сначала “продал Россию” германскому генштабу, а потом он же саботировал германскую революцию и тем “предал” мировую революцию (Ю.Фельштинский)” (с.3).

В чем “мистификация” озвученных трактовок и в чем “наукообразие” версии Фельштинского, типичной для самой низкопробной зарубежной прессы и российского “демократического” телевидения, не объясняется автором никак. Казалось бы, кому как не Драбкину, известному исследователю германской революции и Веймарской республики, показать всю вздорность и антинаучность писаний Фельштинского? Но на головы читателей он просто обрушил несколько самых злобных антисоветских и антикоммунистических измышлений без каких-либо возражений или хотя бы замечаний.

Определяя “методологические принципы пользования понятием “мировая революция”, – подчеркивает Драбкин, – необходимо различать три фактора:

1) идею мировой революции;

2) расхожий лозунг первых революционных лет, отразившийся в представлениях Нагульнова в “Поднятой целине” или Копенкина в “Чевенгуре” и сохранившийся доныне в обыденном сознании;

3) те попытки реализации идеи, которыми на протяжении своего существования занимался Коминтерн (с.3).

Что можно сказать по каждому из этих трех факторов?

1. К 1917 году идея мировой революции существовала уже не просто как идея, а как фундаментально разработанная научная теория. А это, как говорится, две большие разницы. Драбкин отмечает, что истоки идеи мировой революции намного старше большевизма, ее корни – в гуманистической традиции Просвещения, в исторической традиции великих революций XVII-XVIII веков в Европе и Америке, в интернациональной солидарности трудящихся, в деятельности I и II Интернационалов.

Но автор умалчивает о том, какой вклад в развитие этой идеи внесли Маркс и Энгельс, умалчивает о том, что понятие “мировая революция” стало важнейшей составной частью теории научного коммунизма и стоит в одном ряду с такими основополагающими понятиями марксизма, как общественно-экономическая формация, освободительная миссия рабочего класса, диктатура пролетариата, пролетарский интернационализм. И, конечно, автор ни слова не говорит о ленинском исследовании империализма и о том новом, что внес Ленин накануне и в первые годы после победы Великого Октября в развитие марксистской теории мировой социалистической революции. А ведь именно эта теория стала для партии большевиков, других коммунистических партий и для Коминтерна в целом руководством к действию в годы мирового революционного кризиса.

2. Драбкин как-то полупрезрительно характеризует пламенный призыв к мировой революции, получивший широчайший отклик в массах в годы мирового революционного подъема в России и ряде других стран, как некий расхожий лозунг, отразившийся в представлениях людей типа названных им литературных героев. Сам прием использования литературных персонажей для анализа реальных исторических событий вызывает сомнения. С таким же успехом можно ссылаться на Штирлица для характеристики службы безопасности фашистской Германии. И вообще, вряд ли позволительно смешивать научный и художественный методы познания действительности. В научных исследованиях это открывает неограниченные возможности для подмены реальной жизни художественным вымыслом и далеко не художественными домыслами.

Собственно, так и происходит. Упрощается и извращается диалектика сознательного и стихийного, диалектика взаимодействия между революционной теорией и революционной практикой, между провозглашаемыми пролетарской партией лозунгами и отражением их в сознании и деятельности многомиллионных масс. Все эти проблемы вовсе не так примитивны, как излагает автор, и требуют глубокого научного подхода. Драбкин изображает дело таким образом, будто некая “исходная”, незамутненная идея мировой революции, рожденная гуманистическими традициями западной культуры, попав на российскую почву, сначала оказалась искаженной большевиками, а затем и вовсе доведена до абсурда в результате стихийных выступлений масс, состоявших в большинстве своем из малообразованных, а то и вовсе неграмотных людей типа Макара Нагульнова.

Ленин, раскрывая в свое время несостоятельность идей о возможности “чистого” империализма и “чистой” социальной революции, писал: “Социалистическая революция в Европе не может быть ничем иным, как взрывом массовой борьбы всех и всяческих угнетенных и недовольных. Часть мелкой буржуазии и отсталых рабочих неизбежно будут участвовать в ней – без такого участия невозможна массовая борьба, невозможна никакая революция – и столь же неизбежно будут вносить в движение свои предрассудки, свои реакционные фантазии, свои слабости и ошибки. Но объективно они будут нападать на капитал, и сознательный авангард революции, передовой пролетариат, выражая эту объективную истину разношерстной и разноголосой, пестрой и внешне-раздробленной массовой борьбы, сможет объединить и направить ее, завоевать власть, захватить банки, экспроприировать ненавистные всем (хотя по разным причинами) тресты и осуществить другие диктаторские меры, дающие в сумме ниспровержение буржуазии и победу социализма, которая далеко не сразу “очистится” от мелкобуржуазных шлаков” (Ленин В.И. ПСС. Т. 3О. С.54-55).

Если подходить к оценке стихийных движений протеста не с позиций буржуазной юстиции или социал-демократических деятелей типа Носке, то нужно признать, что стихийность движения – это свидетельство прежде всего его глубины и размаха, когда массы не могут и не хотят больше терпеть и их возмущение перехлестывает через край. В этих условиях особенно важной для коммунистов является задача внесения в это движение организованности и социалистической сознательности. Ведь именно эти слои наиболее угнетенных и наименее просвещенных трудящихся составляют основную массу политической армии социалистической революции. И только эта армия, объединяющая в своих рядах подавляющее большинство эксплуатируемых и угнетенных масс, способна сломить под руководством сознательного пролетарского авангарда власть капитала.

Так что снобистская ирония по отношению к этим массам и их конкретным “необразованным” представителям типа Макара Нагульнова (в реальной жизни это были Чапаев, Котовский, Буденный и сотни тысяч других самоотверженных борцов революции) обнажает лишь определенную классовую позицию автора. Эта ирония вполне сравнима с юродствам тех заангажированных телесатириков и пошляков от науки, которые ежедневно с экранов телевизоров и со страниц желтой прессы глумятся над Великой Октябрьской социалистической революцией и над нашей советской историей.

3. Как уже отмечалась, о вкладе Ленина, других революционных марксистов в развитие теории мировой социалистической революции и о тех научных и политических дискуссиях, которые велись в международном рабочем движении по этим вопросам, во вступительной статье не говорится ни слова. Автор никак не раскрывает понятия мировой революции, каким оно сложилось в марксистских исследованиях к 1917 году. Не дает он и своего собственного определения, не поясняет, какое содержание он сам вкладывает в это понятие. Так что из драбкинских “методологических принципов пользования понятием “мировая революция” остается совершенно неясным, о попытках реализации Коминтерном какой идеи мировой революции он ведет речь? И какая – изначально гуманная, чистая и благородная — идея претерпела в результате деятельности Коминтерна многочисленные трансформации и мистификации, превратившись в утопическую, мифическую, иллюзорную, а затем и вовсе – в свою полную противоположность?

Рассматриваемый документальный сборник этому высокому научному критерию не соответствует. Документы и материалы для него отобраны крайне тенденциозно, а комментарии, особенно во вступительной статье, носят совершенно определенную политическую окраску, совпадая во всем существенном с антикоммунистическими взглядами основателей “Антикоминтерновского пакта” и концепциями буржуазной, социал-реформистской и ревизионистской историографии.

Особо пристальное внимание составителей привлекли следующие три группы документов и материалов:

1) о помощи из Москвы зарубежным коммунистам финансами, людьми, оружием, пропагандой солидарных действий;

2) о нараставших спорах относительно темпа и маршрута международной революции, этапов стратегии, наступательной или оборонительной тактики;

3) о военно-конспиративной деятельности компартий.

На основе этих материалов, пишет Драбкин, можно распутать некоторые сложные узлы разнонаправленных тенденций скорее на зигзагообразном, чем прямом, пути Коминтерна:

– от революционного романтизма первых лет, грешившего авантюризмом, к позднее более реалистичной оценке российской и международной ситуации;

– от конфронтации коммунистов с социал-демократией к тактике единого фронта;

– от экспорта революции к “социализму в одной стране”;

– затем снова к иллюзиям “революционного штурма” и к пагубной концепции “социал-фашизма”, потом к идее народного фронта;

– от приспособления к условиям, созданным пактом Сталина-Гитлера, к антифашистской войне, а после нападения Германии на Советский Союз — к антигитлеровской коалиции (с.5).

Публикуемые материалы, по утверждению Драбкина, делают более цельной картину эволюции политики Коминтерна, полнее раскрывают динамику “постепенного перерождения как самой исходной (исходной от чего – от эпохи Просвещения или эпохи империализма? – Н.К.) идеи о мировой революции и строительстве социализма, так и взглядов на маршруты революции, стратегию и тактику, средства и методы действий коммунистов в центральных инстанциях Коминтерна, в ВКП(б) и других секциях” (с.5).

Исходя из этой посылки, Драбкин строит свою периодизацию “этапов трансформации идеи мировой революции, а вместе с тем и характера деятельности Коминтерна” (с.5). Выглядит она следующим образом:

1. Основание Коминтерна.

2. Штаб мировой революции.

3. От штурма к осаде.

4. Военно-конспиративная деятельность коммунистов.

5. Мировая революция или “социализм в одной стране”?

6. Зрела ли “идея штурма” в сознании масс?

7. Антифашизм и сталинизм.

“Предлагаемая периодизация, – подчеркивает автор, – несмотря на ее условность, позволяет проследить, как изначально гуманная идея, имевшая целью спасти от гибели человеческую цивилизацию и открыть перед всем миром интернациональные перспективы социализма, шаг за шагом превращалась в полную свою противоположность и, наконец, в прикрытие националистически-державной политики сталинизма” (с.5-6).

В действительности предлагаемая Драбкиным и другими составителями периодизация не просто условна. Она отрывает теоретическую и практическую деятельность Коминтерна от объективного анализа хода всемирной истории и реального противоборства двух мировых систем в период между двумя мировыми войнами и потому носит заведомо предвзятый, антинаучный характер. Она используется вовсе не для того, чтобы помочь нынешнему поколению трудящихся освоить все ценное из богатейшего опыта Коминтерна и извлечь уроки из допущенных им ошибок. Эта схема преследует иную цель, а именно: так подогнать под нее факты и документы, чтобы на корню опорочить Коминтерн и его политику, которая якобы представляла собой сплошную цепь ошибок и преступлений и потому полностью дискредитировала саму “исходную”, “изначально гуманную” идею мировой революции.

При таком подходе вполне логично звучит окончательный вердикт Драбкина в отношении Коминтерна и всего мирового революционного движения: “История неопровержимо доказала, что великая, благородная цель освобождения человека и человечества не может быть достигнута неадекватными насильственными, репрессивными методами и средствами. Удастся ли ее достичь ненасильственными действиями, или она так и останется недосягаемым идеалом, вечно манящей путника звездой – это покажет будущее” (с.66-67). Чувствуете, какое изящество слога! Какая сила мысли! И какой гениальный вывод: будущее покажет!

Предоставим читателю самому решить, чего в этой статье больше:

– пренебрежения к опыту всемирной истории, которая в обществах, разделенных на классы, неизбежно развивается по законам классовой борьбы, которую эксплуататорские классы, как только возникает реальная угроза их господству, немедленно превращают в гражданскую войну против собственного эксплуатируемого народа, прибегая при этом к вооруженной помощи иностранных интервентов;

– лицемерия, замешанного на передержках, подтасовках, передергиваниях, умолчаниях и т.д.;

– или элементарных заимствований из самых грязных антикоммунистических источников.

В любом случае ничего принципиально нового, чего нельзя было бы найти в антикоммунистической литературе, во вступительной статье нет. Попыток представить порочными саму идею революционного преобразования общества и практику применения эксплуатируемыми классами методов революционного насилия по отношению к эксплуататорам было бесконечное множество. Разоблачению такого рода попыток Маркс и Энгельс посвятили в “Манифесте Коммунистической партии” специальный раздел под названием “Консервативный, или буржуазный, социализм”. Позднее, критикуя Дюринга, Энгельс писал: “Для г-на Дюринга насилие есть нечто абсолютно злое... Лишь со вздохами и стонами допускает он возможность того, что для ниспровержения эксплуататорского хозяйничанья понадобится, может быть, насилие, – к сожалению, изволите видеть, ибо всякое применение насилия деморализует, дескать, того, кто его применяет”... “И это тусклое, дряблое, бессильное поповское мышление, – заключал Энгельс, – смеет предлагать себя самой революционной партии, какую только знает история?” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.20. С.189).

Ленин считал, что подобные рассуждения, да еще в обстановке, когда буржуазия в ряде стран Европы развязала гражданскую войну против собственного народа и продолжала вооруженную интервенцию против Советской России, особенно наглядно демонстрировали “всю бездну недомыслия, педантства, подлости и предательства интересов рабочего класса – и притом под соусом “защиты” идеи “всемирной революции””(Ленин В.И. ПСС. Т.41. С.4). К чести Отто Бауэра следует сказать, что позднее он сделал должные выводы из уроков истории послевоенного развития капиталистического мира и особенно фашистского переворота в Германии. Он имел мужество признать, что жизнь опровергла его теорию о возможности для рабочего класса с помощью реформ преобразовать капиталистическую организацию общества в социалистическую, а буржуазную демократию – в пролетарскую (см.: Ваuег О. Zwieschen zwei Weltkriegen? Die Krise der Weltwirtschaft, der Demokratie und des Sozialismus. Bratislawa, S. 193).

Для них моментом истины, главным уроком всемирной истории ХХ века являются не многомиллионные жертвы двух мировых и бесконечного числа локальных войн, развязанных империалистами ради многомиллиардных прибылей, не победа Великого Октября, открывшего эру мировой социалистической революции против преступного господства финансового капитала, а крах КПСС и компартий Восточной Европы, крушение того социализма, который был построен под их руководствам. Впрочем, о подлинных причинах такого провала и особенно о тех бедах и страданиях, которые обрушились на головы трудящихся масс после победы контрреволюции и прихода к власти криминально-компрадорской буржуазии в союзе с номенклатурно-коррумпированным чиновничеством, они тоже помалкивают. Они предпочитают трубить об ошибках, просчетах, преступлениях Коминтерна, который якобы с самого начала и в теории, и на практике поставил мировое коммунистическое движение на неправильные рельсы, что и привело его к невиданному поражению и дискредитации самой “исходной”, “изначально гуманной” идеи мировой революции.

Составители делают вид, будто не знают, что революций без контрреволюций не бывает, и что возможны случаи, когда силы контрреволюции одерживают верх. Революции гибнут по разным причинам: объективным и субъективным, внутренним и внешним. Каждый такой случай требует глубокого научного объяснения. Однако конкретный анализ подобных зигзагов истории, обусловленных перипетиями классовой борьбы как внутри отдельной страны, так и во всемирном масштабе, составителей не интересует. Главное для них – это подвести читателя к ложному выводу, будто Коминтерн нанес непоправимый ущерб международному рабочему и освободительному движению, и “изначальные” виновники всех бед – это Ленин и партия большевиков, в деятельности которых якобы всегда преобладали романтизм, волюнтаризм, авантюризм, фанатизм, слепая вера во всемогущество силы и воли, злоупотребление властью и т.д. Это – генеральная мысль всего сборника. Под нее выстроена соответствующая концепция, сконструирована периодизация, написана вступительная статья, сгруппированы документальные разделы.

Каков же конечный вывод? Представляется, что рассматриваемый сборник, несмотря на свой академический антураж и большую дозу наукообразия, больше напоминает объемистую докладную записку весьма специфического назначения. В теоретическом плане, если так можно выразиться, документы подобраны и прокомментированы таким образом, чтобы оболгать ленинизм как некое родившееся на незрелой почве варварское учение, которое при своем воплощении в жизнь не могло принести трудящимся ничего хорошего. С еще большим рвением, чем ренегат Пауль Леви, и прибегая к тем же приемам, Драбкин обвиняет Ленина в том, что он якобы абсолютизировал классовый подход к демократии, а своей бескомпромиссной борьбой против правых социал-демократов и центристов якобы толкнул коммунистов на путь самоизоляции от рабочих масс. В практически-политическом плане сборник, особенно в части, касающейся финансовой, организационной, военно-конспиративной деятельности Коминтерна, представляет собой попытку собрать “научно обоснованный” компромат на коммунистов для обвинений их в экстремизме, авантюризме, терроризме и прочих преступлениях, подлежащих уголовному преследованию.

В заключение хотелось бы сказать следующее. В наше время повсеместно в капиталистических странах, и особенно в России, идет невиданное, тотальное наступление на Ленина, ленинизм и коммунистическое движение. К каким только ухищрениям не прибегают хулители коммунизма, чтобы доказать, будто ленинизм был порожден особыми обстоятельствами своего времени и специфическими условиями России, будто он исторически исчерпал себя, и что в наши дни уже никто не в состоянии возродить его как научную теорию и практическое руководство к действию. Нужно признать, что подобные домыслы, сочиняемые в основном ренегатами и усердно распространяемые “демократическими” СМИ, нередко оседают в головах коммунистов, других левых сил, и особенно молодежи. Поэтому надо утроить усилия, чтобы противостоять информационному натиску и морально-психологическому террору антикоммунизма.