|
|
Г.Н.Змиевский
В 1918 году появилась знаменитая работа Ленина “Пролетарская революция и ренегат Каутский”. Почему именно Каутский? Ответ на этот вопрос требует вспомнить события, предшествующие Октябрьской революции, а также первой мировой войне. Каутский являлся идейным вождем II Интернационала. Его непререкаемый авторитет как марксиста №1 определял главные направления деятельности II Интернационала на протяжении более 20 лет и пошатнулся только после 1914 г., когда все ведущие социал-демократические партии Европы (и прежде всего германская – самая крупная и влиятельная) проголосовали за военные кредиты и встали на сторону своих правительств в мировой войне, перечеркнув тем самым свою многолетнюю деятельность по организации борьбы за освобождение трудящихся от эксплуатации. А ведь организации II Интернационала насчитывали к тому времени более 5 млн. человек. Вся эта огромная масса людей, при правильной организации дела, вполне могла воплотить в жизнь основную установку Базельского (1912) Конгресса II Интернационала: превратить надвигающуюся империалистическую войну, в случае ее развязывания, в войну гражданскую, войну международного пролетариата против своих буржуазных правительств. Но вот война из угрозы стала реальностью, и те самые вожди во главе с Каутским, которые еще вчера приняли такой лозунг, сегодня подло поджали хвосты и спрятались под крылышко тех самых буржуазных правительств, против которых они должны были возглавить международную борьбу. Ленин тогда назвал эту ситуацию “Крах II Интернационала” и посвятил ей ряд работ, самая крупная из которых так и называлась. Шовинистическая измена вождей II Интернационала ясно показала, что оппортунизм, превращающийся в критической ситуации в шовинизм, есть измена делу революции, измена интересам класса, измена социализму. Наиболее ясно при этом обозначилась позиция Каутского, который до этого более 10 лет неустанно пекся о единстве международного революционного движения, примирял спорящих, сшивал расколы (в том числе и в РСДРП) и вообще выглядел мудрым центристским мэтром, лучше всех знающим, куда надо идти. С началом мировой войны он и указал, кому куда следует идти: вождям под крылышко буржуазии, а миллионам рабочих, которым эти вожди долгие годы “пудрили мозги”, – на империалистическую бойню. И как же фундаментально он это обосновал – через теорию “ультраимпериализма”, из которой вроде бы следовало, что с переходом от империализма к ультраимпериализму место борьбы национальных финансовых капиталов между собой займет общая эксплуатация мира интернационально-финансовым капиталом, означающая ликвидацию причин для империалистических войн. Эдакий мировой миролюбивый дядюшка Сэм!
По Каутскому, социал-шовинизм, поддерживающий свои правительства в мировой войне, способствует наступлению ультраимпериализма, которого в мирной обстановке пришлось бы ждать очень долго. Во как! Ленин в пух и прах разбил эту “изящно упакованную мерзость”: “Из соединения и переплетения разных национальных капиталов в единое интернациональное целое выводить экономическую тенденцию к разоружению – значит подставлять добренькие мещанские пожелания о притуплении классовых противоречий на место действительного обострения их” 1. И это написано Лениным в 1915 году? Право же, на исходе ХХ века это нисколько не звучит устарело. Напротив, события, наполнившие уходящий век, только с невероятной силой подтвердили правоту Ленина. Сегодняшний ультраимпериализм – не гипотеза “мэтра” Каутского, а реальность. И что? Он стал мирным и добрым? Да он сейчас неизмеримо страшнее, чем в 1914 г., когда Каутский строил свою концепцию. Но строил-то он ее в оправдание социал-шовинистского предательства – человек, бывший прямым учеником Маркса и Энгельса! После появления работ Ленина “мэтру” стало, мягко говоря, неуютно. А у себя на родине Каутский получил куда более простую и хлесткую кличку, данную ему Розой Люксембург: “Mдdchen fьr alle” (уличная девка).
Но Ленин не только заклеймил Каутского и иже с ним. Он указал и страну, в которой реализация лозунга Базеля наиболее вероятна, – это Россия. Дав краткий, но емкий анализ событий в России с 1894 по 1915 г., Ленин заключил: “К “интернационалистской”, т.е. действительно революционной и последовательно революционной, тактике рабочий класс и рабочая социал-демократическая партия России подготовлены всей своей историей” 2. Заметим: это написано за два года до Октябрьской революции. Все еще впереди. Но выводы Ленина об особой роли России в мировом революционном процессе, созревшие в титанической работе мысли о судьбах рабочего движения, в борьбе против засилья оппортунизма и социал-шовинизма, неопровержимо доказывают: как Парижская Коммуна явилась воплощением идейных сражений Международного товарищества рабочих, или I Интернационала, так Октябрьская революция – это итог существования II Интернационала, несмотря на то, что сама эта организация потеряла свое значение задолго до Октября.
Констатировав идейный крах II Интернационала, Ленин тут же поставил вопрос о новом Интернационале, свободном от оппортунизма и социал-шовинизма: “Европейская война означает величайший исторический кризис, начало новой эпохи... Интернационал состоит в том, чтобы сближались между собой (сначала идейно, а потом, в свое время, и организационно) люди, способные в наши трудные дни отстаивать социалистический интернационализм на деле... Это – нелегкое дело, которое потребует немалой подготовки, больших жертв, не обойдется без поражений. Но именно потому, что это не легкое дело, надо делать его только с теми, кто хочет его делать, не боясь полного разрыва с шовинистами и защитниками социал-шовинизма” 3. Итак, вопрос о Коминтерне был поставлен Лениным задолго до его организационного оформления, в начале мировой войны.
Ленин углубленно анализировал: с кем же строить новый Интернационал? Есть явные оппортунисты, всегда превращающиеся в критической ситуации в буржуйских прихвостней; есть их решительные противники, разбитые большей частью наголову, но не оставившие своих идейных позиций, а, значит, непобежденные; есть “болото”, увы, наиболее многочисленное: люди, растерявшиеся и колеблющиеся, приносящие невероятный вред международному революционному процессу своими попытками “научно” и “марксистски” оправдать оппортунизм. Часть этого “болота” может быть спасена, но не иначе, как ценой решительного разрыва с оппортунизмом и шовинизмом. (Помилуйте, разве это ситуация 1915, а не 1999 года? Впору впасть в мистику: то, что происходит сейчас, поразительно соответствует ленинскому анализу. И рекомендации Ленина вполне современны: спасти дело можно только при объединении последовательных противников оппортунизма с теми “деятелями болота”, которые в состоянии преодолеть свои колебания в сторону оппортунизма. Выражаясь сегодняшним языком, это значит: решительно отказаться от рецидивов оппортунизма в виде идеологии “государственного патриотизма”, “национально ориентированного государства”, “экономики, опирающейся на многообразие форм собственности” (при власти криминал-компрадорской буржуазии) и прочих формулировок, прикрывающих самое что ни на есть элементарное оппортунистическое соглашательство с буржуазией, уповая на ее “национальную ориентацию”.
Ленин в 1915 году, находясь перед лицом развала мирового революционного движения, преданного своими социал-шовинистическими вождями, не случайно обратился к анализу национального вопроса. Классовое толкование национальной гордости он противопоставил лживому “ура-патриотизму”, толкавшему миллионы людей на смерть ради корыстных интересов.
“Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация, – писал Ленин, – тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человеку великие образцы борьбы за свободу и социализм, а не... великое раболепство перед попами, царями, чиновниками, помещиками и капиталистами” 4. Ленин словно предвидел сегодняшние стенания по поводу “русской идеи”, якобы подавляемой пролетарским интернационализмом (подавляемой либо в воспаленных мозгах дураков, либо в лукавых инсинуациях национал-патриотов, провозглашающих, что русских имеют право грабить только русские – а что еще может делать пресловутый “национально-ориентированный предприниматель”?). Ленин яростно бичевал социал-шовинизм Плеханова и проч. Только за то, что они допускали “тайм-аут” в работе II Интернационала на время империалистической войны и предлагали вернуться к прежней деятельности после ее окончания. Он убедительно доказывал, что их позиция – это настоящая измена “...не только своей родине, свободной и демократической Великороссии, но и... пролетарскому братству всех народов России, т.е. делу социализма... Интерес (не по-холопски понятой) национальной гордости великороссов совпадает с социалистическим интересом великорусских (и всех иных) пролетариев” 5.
Ленин развивает бурную деятельность, направленную на создание нового, Коммунистического Интернационала. В полном соответствии со своей программой – объединить идейно, затем организационно последовательных противников шовинизма и колеблющихся – он выступает на Циммервальдской конференции 1915 г, где формулирует основную задачу нового Интернационала: “Долг социалистов – не отказываясь ни от единого средства легальной борьбы рабочего класса, соподчинить их все этой насущной и главнейшей задаче, развивать революционное сознание рабочих, сплачивать их в интернациональной революционной борьбе, поддерживать и двигать вперед всякое революционное выступление, стремиться к превращению империалистической войны между народами в гражданскую войну угнетенных классов против их угнетателей, войну за экспроприацию класса капиталистов, за завоевание политической власти пролетариатом, за осуществление социализма” 6. В Циммервальде резолюция Ленина не была принята полностью. Но зародыш нового, Коммунистического Интернационала образовался именно здесь. И то, что на Циммервальдской конференции из ленинской резолюции вычеркнули самое главное – лозунг о повороте оружия против своих буржуазных правительств, не перечеркнуло обозначившегося нового направления в мировом революционном процессе – революционного интернационального марксизма, впервые открыто отмежевавшегося от социал-шовинизма. Ленинцев поддержали делегаты Польши, Латышского края, Германии (будущая группа “Спартак”, затем Компартия Германии), Швеции, Норвегии, Швейцарии, Голландии – образовалась знаменитая “Циммервальдская левая”, хотя и под скептические заявления колеблющихся о том, что “мы пришли сюда не затем, чтобы “давать формулу III Интернационала”” 7. Ирония истории: словосочетание “III Интернационал” впервые было произнесено в международном звучании (а не только в работах Ленина) его идейными противниками.
Именно от Циммервальда Ленин и его соратники отсчитывали историю Коминтерна. Но, конечно, о достаточно полном идейном объединении, опираясь только на итоги Циммервальда, говорить было преждевременно. Потребовались еще гигантские усилия, чтобы добиться решительного идейного перевеса. Они выразились в дальнейших разработках национального вопроса, а также углубленном исследовании капитализма как мировой системы. Здесь, безусловно, особую роль сыграла знаменитая работа Ленина “Империализм, как высшая стадия капитализма”. Она хрестоматийна для любого мыслящего человека, ибо прежде всего является научным исследованием. Классическим исследованием. А классика – это, как известно, то, что является посланником вечности. Но, прежде чем применять положения ленинской работы к современности, необходимо напомнить о тех пружинах, которые приводили в действие мысль Ленина. Это необходимость мощной теоретической базы, выясняющей характер и движущие силы грядущей революции и способной объединить идейно все революционные течения. Неслучайно поэтому Ленин возвращается в своей классической работе к анализу концепции ультраимпериализма, предложенной Каутским. Без разгрома идейного вождя шовинизма не обойтись! Но если в “Крахе II Интернационала” Ленин только обличает несостоятельность тезиса Каутского о “миролюбии” ультраимпериализма, то здесь он ее доказывает цифрами и ссылками на ряд работ, далеких от марксизма и социализма. Более того, Ленин фактически уличает Каутского в банальном плагиате, поскольку аналогичная концепция была предложена еще в 1902 г. английским буржуазным экономистом Гобсоном. Еще одна злая ирония истории: немарксист Гобсон, в отличие от “марксиста” Каутского, никакого “миролюбия” в ультраимпериализме не усмотрел. Вывод Ленина беспощаден: “Обман масс – кроме этого ровно ничего нет в “марксистской” теории Каутского” 8. Итак, Владимир Ильич осенью 1918 г. прежде всего вспомнил о своем “старинном приятеле” не случайно. Он, несмотря на невероятную занятость текущими делами первостепенной важности, не упускал из виду появлявшиеся в печати работы Каутского, которого не переставал ценить как мыслителя. А “мэтр”, хорошо понимая ход событий и предвидя скорое окончание мировой империалистической войны, на ход которой оказала исключительное влияние Октябрьская революция, написал ряд работ, предвосхитивших возобновление деятельности II Интернационала. Апофеозом этой активности явилась брошюра “Диктатура пролетариата”, вышедшая в Вене летом 1919 г. – как раз тогда, когда мировой капитал, сделав паузу в империалистической войне, разинул пасть на молодую Советскую республику. Вождь оппортунизма очень удачно выбрал время для беспокойства о своем авторитете! И вопрос, который он поднял, был коренным вопросом – о содержании пролетарской революции. Преувеличения здесь нет – вопрос о диктатуре пролетариата есть главный вопрос всей пролетарской классовой борьбы.
Современные “обновители марксизма”, объявляя “ограниченным” и “устаревшим” классовый подход к анализу действительности, неминуемо отбрасывают диктатуру пролетариата как форму государственной власти в период перехода от капитализма к социализму. Диктатура пролетариата выбрасывается из программных документов компартий. С партийных билетов смывается лозунг “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Так как же? Может быть, сегодня появились новые, более революционные, чем пролетариат, общественные объединения? Или вообще революционные преобразования общества следует объявить достоянием прошлого? Проявления “нового мышления”: “Россия исчерпала лимит на революционные восстания” (а что, кто-то его устанавливал? Не апологеты ли ультраимпериализма? Правда, на контрреволюцию почему-то лимит установить забыли), “информационная революция, как наиболее современное проявление научно-технической революции, ликвидировала эксплуатацию наемного труда в марксистском понимании (т.е. присвоении прибавочной стоимости частным собственником), поэтому пролетариат как угнетенный класс сегодня уже не существует, а, значит, и о диктатуре пролетариата говорить смысла нет”.
Научно-техническая, в частности информационная, революция не сужает, а расширяет социальную базу антибуржуазных сил. Дело лишь за тем, чтобы они сумели осознать себя как класс. О диктатуре пролетариата как о научно установленной объективной истине, как форме государственной власти при переходе от капитализма к социализму, можно и нужно говорить, только истолковывать ее нужно по-современному.
“Каутский ставит вопрос таким образом, что “противоположность обоих социалистических направлений” (т.е. большевиков и не-большевиков) “есть противоположность двух в корне различных методов: демократического и диктаторского”” 9. Вот так. Современные борцы за “демократию вообще”, противопоставляющие ее “тоталитаризму” (тоже вообще, независимо от классового анализа), ничего не прибавили к заявлению “мэтра”, сделанному более 80 лет назад. У “мэтра” это не случайно брошенная фраза – Ленин специально потребовал доставить ему в Горки более 50 (!) работ Каутского, где тот подходил к противопоставлению “демократии вообще” и “диктатуры вообще” долго и упорно. У современных каутскианцев это тоже не случайно: не менее 15 лет в массовое сознание вдалбливается противопоставление “демократии вообще” “тоталитаризму вообще”. Но замена одного слова четко демонстрирует: каутскианцы 80-90-х не умнее, а неизмеримо глупее своего “мэтра”. Противопоставление по сравнению с Каутским до безобразия опошлено – тот и не думал, во всяком случае, на словах, пренебрегать классовым анализом событий. Но даже и при его такой, “квазимарксистской”, постановке вопроса Ленин совершенно уничтожил тезис Каутского о противопоставлении “диктатуры вообще” и “демократии вообще”, убедительно доказав, что Каутский “упорно поворачивается задом к ХХ веку, лицом к ХVIII, и в сотый раз, невероятно скучно, в целом ряде параграфов, жует и пережевывает старье об отношении буржуазной демократии к абсолютизму и средневековью!” 10. Итак, если Каутский, ставя вопрос о “диктатуре” и “демократии”, скатился в ХVIII век, то куда же скатываются современные пошляки, ставя вопрос о “демократии” и “тоталитаризме” на невообразимо более низком уровне? А ведь Каутский знал Маркса почти наизусть, что очень точно подмечено Лениным и, судя по всем писаниям Каутского, “у него в письменном столе или в голове помещен ряд деревянных ящичков, в которых все написанное Марксом распределено аккуратнейшим и удобнейшим для цитирования образом” 11. И если при этом “мэтр” прикидывался, что формула “диктатура пролетариата” как научно точное обозначение задачи пролетариата “разбить буржуазную государственную машину” ему неизвестна, то он или кривил душой, или испытывал опасное затмение в мозгах. Формула “или дурак, или жулик”, увы, существует вне времени. Ведь Маркс сформулировал концепцию диктатуры пролетариата еще в 1852 г., при анализе классовой борьбы во Франции. А Каутский спустя 85 лет “разъясняет”, что “хотел сказать” Маркс: “Диктатура означает уничтожение демократии” 12. Далее “мэтр” пускается в пространные рассуждения о том, что, поскольку пролетариат составляет абсолютное большинство населения, его диктатура просто не нужна, так как после свержения власти буржуазии он сможет осуществить все свои интересы “демократическим путем”, т.е. через голосование на выборах. Как видим, “мэтр” выводил отрицание диктатуры пролетариата из общественной гегемонии пролетариата. Современные же “неокаутскианцы” лепечут о “демократии” без пролетариата.
Ленин ловит Каутского на передергивании концептуальных факторов: “мэтр” взялся “разъяснять” Маркса, но при этом жульнически уклонился от определения диктатуры пролетариата, спрятавшись за длинной болтовней о “диктатуре вообще”. Надо ли повторять, что современная пошлятина с нагромождением наукообразных рассуждений о “тоталитаризме вообще”, “примате общечеловеческих ценностей”, “ограниченности классового подхода” и с обязательным увиливанием от четких определений основных понятий, заслуживает куда большего презрения, чем то, которое звучит у Ленина по отношению к Каутскому? Ленин прямо ставит вопрос: почему же Каутскому так необходимо заниматься передергиваниями и подменами тезисов? – и сам же с убийственной определенностью отвечает: “Этого требует его ренегатская позиция”. Особенно подло выглядит ссылка Каутского на Парижскую Коммуну, с очевидностью рассчитанная на то, что читатели его брошюры или не читали знаменитой “Гражданской войны во Франции” Маркса, или совсем круглые идиоты. Каутский торжествующе заявлял: “Коммуна была диктатурой пролетариата, а выбрана она была всеобщим голосованием, т.е. без лишения буржуазии ее избирательных прав, т.е. “демократически”... Следовательно, эта “диктатура” была состоянием, которое с необходимостью вытекает из чистой демократии, если пролетариат составляет большинство”. Не правда ли, очень похоже на современные песенки о демократических процедурах во время выборов, только вот почему-то всегда получается, что выбирают в итоге из “обоих хуже”. Ленин об этой ссылке замечает только, что “видно, что Каутский пишет в такой стране, где полиция запрещает людям “скопом” смеяться, иначе Каутский был бы убит смехом” 13. О какой “чистой демократии” во время выборов Парижской Коммуны могла идти речь, когда вся активная буржуазия сбежала в Версаль, а проведение тех самых “демократических” выборов фактически погубило Коммуну, поскольку дало необходимый выигрыш времени буржуазии для мобилизации сил? Как раз порицания (если так можно выразиться) заслуживает Коммуна за то, что она совершенно недостаточно опиралась на авторитет вооруженного народа и не использовала возможностей, которые ей обеспечивал этот авторитет! “Демократия” привела не только к потере времени, но и к тому, что в руках буржуазии остались банки, средства связи, т.е. то, что Коммуна была обязана (выделено мной – Г.З.) экспроприировать, но не сделала этого. Уничтожая вздорный тезис Каутского о “демократичности” Коммуны, Ленин заключает: “Каутский извратил самым неслыханным образом понятие диктатуры пролетариата, превратив Маркса в дюжинного либерала, т.е. докатился сам до уровня либерала, который болтает пошлые фразы о “чистой демократии”, приукрашивая и затушевывая классовое содержание буржуазной демократии, чураясь всего более революционного насилия со стороны угнетенного класса... В деле либерального искажения Маркса был побит всемирный рекорд” 14. Работа Ленина появилась поразительно своевременно: разоблачение Каутского фактически не дало социал-шовинистам оседлать революционную волну в Европе, поднимающуюся в связи с приближением окончания мировой войны. Пауза в политической деятельности Ленина, вызванная тяжелым ранением, обернулась мощным идейным залпом по оппортунизму, ускорившим организационное оформление III Интернационала.
Ленин был далеко не одинок в борьбе против оппортунизма. В самой Германии, цитадели европейской социал-демократии, активно действовала группа “Спартак” – циммервальдские друзья Ленина, – руководимая К.Либкнехтом, Р.Люксембург, Ф. Мерингом. В момент написания Лениным знаменитой брошюры до начала революции в Германии оставались считанные дни. До Москвы и до Горок доходили выпуски спартаковской газеты “Die Rote Fahne” (“Красное знамя”), где позиция Каутского и Ко гневно клеймились с точки зрения революционного германского пролетариата. С “Die Rote Fahne” перекликалась газета австрийских коммунистов “Der Weckruf” (“Клич”), издававшаяся, к сожалению, весьма недолго – после распада империи Габсбургов в Австрии сложилась революционная ситуация, аналогично Германии и Венгрии, но революция не продвинулась здесь дальше свержения монархии. Когда в ноябре 1918 г. брошюра Ленина уже готовилась к печати, пришло известие о начале революции в Германии. В ночь с 9 на 10 ноября 1918 г. власть сначала в Киле и ряде северных и приморских городов, а затем и в Берлине перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Поэтому Ленин приписал к беспощадному выводу о том, что “ни тени разницы между Каутским и контрреволюционным буржуа на деле не осталось” 15, только короткую справку о начале пролетарской революции в Германии и отказался от развернутого, как положено в научных работах, заключения, посчитав его излишним.
Критерий истинности – практика! Через три дня после начала революции в Германии был аннулирован похабный Брестский договор. Коминтерна как организации еще не было, но он уже фактически работал! Ликвидация Брестского договора, безусловно, была не менее целебной повязкой на раны Ленина, чем успехи Красной Армии. Поэтому, вернувшись к практической работе, Ленин продолжает развивать идейное наступление. В короткой, но состоящей из чеканных формулировок статье “О “демократии” и диктатуре”, опубликованной в “Правде” 3 января 1919 г, он дает анализ вопроса о соотношении демократии и диктатуры в условиях пролетарской революции. При развале абсолютизма в Германии и Австрии, как незадолго до этого в России, главным вопросом революции был: Учредительное собрание или власть Советов? Оппортунисты двумя руками голосовали за первое, уповая на “чистую демократию”, или “демократию вообще”. Ленин подчеркивал: “Буржуазия вынуждена лицемерить и называть “общенародной властью” или демократией вообще, или чистой демократией (буржуазную) демократическую республику, на деле представляющую из себя диктатуру буржуазии, диктатуру эксплуататоров над трудящимися массами. Шейдеманы и Каутские, Аустерлицы и Реннеры...поддерживают эту ложь и это лицемерие. А марксисты, коммунисты, разоблачают его и говорят рабочим и трудящимся массам прямую и открытую правду: на деле демократическая республика, учредительное собрание, всенародные выборы и т.п. есть диктатура буржуазии, и для освобождения труда от ига капитала нет иного пути, как смена этой диктатуры диктатурой пролетариата... Теперешняя “свобода собраний и печати” в “демократической” (буржуазно-демократической) республике есть ложь и лицемерие, ибо на деле это есть свобода для богачей покупать и подкупать прессу, свобода богачей спаивать народ сивухой буржуазной газетной лжи, свобода богачей держать в своей “собственности” помещичьи дома, лучшие здания и т.п.” 16.
И это тоже написано в 1918 году? Если убрать отсюда имена давно почивших людей, заменить их на мелькающие сегодня и добавить к газетам электронные СМИ (расшифровываемые в оппозиционной прессе многими зачастую непечатными способами, одним из наиболее приличных можно воспользоваться: средства массовой идиотизации), то спустя 80 лет можно подписаться под каждым словом из этих цитат. Как будто не прошел целый век, насыщенный грандиозными событиями! Буржуазия нисколько не изменила своей методологии, и оппортунисты – вместе с ней. В 1918 году при словах “диктатура пролетариата” вопили: “Это замена всенародной демократии диктатурой одного класса!” А теперь вот уже 15 лет вопят то же самое, только заменив “диктатуру пролетариата” на “тоталитаризм”. Вопят то же самое (только гораздо более дурными голосами, поскольку “тоталитаризм” – это грубая подмена понятий) и те же самые. И снова приходится разъяснять азбучные истины, которые уже тысячу раз объявлены устаревшими, а они, будучи истинами научными, устареть не могут: замена государства буржуазного государством пролетарским, или диктатурой пролетариата, есть единственно правильный путь к отмиранию государства вообще. К сожалению, этот путь в СССР не был пройден до конца, как о том поспешила объявить Конституция СССР 1977 года. Именовать общенародным государство, еще ни в коем случае общенародным не являющееся, означает впадать в тот самый оппортунизм неокаутскианского толка, который кроме как к буржуазному охвостью, ни к чему не ведет. Именно туда нас и привели в результате пресловутых “перестройки” и “реформ”. А наивные, как и в 1918 г., продолжают вопрошать: ну почему же нельзя достигнуть отмирания государства без диктатуры одного класса? И, как и в 1918 году, невозможно ответить им лучше Ленина: “...из общества, в котором один класс угнетает другой, нельзя выйти иначе, как диктатурой угнетенного класса. Потому, что победить буржуазию, свергнуть ее в состоянии только пролетариат, ибо это единственный класс, который объединен и “вышколен” капитализмом и который в состоянии увлечь за собой колеблющуюся массу трудящихся, живущих по-мелкобуржуазному... только сладенькие мещане и филистеры могут мечтать, обманывая этими мечтами и себя и рабочих, о свержении ига капитала без долгого и трудного подавления сопротивления эксплуататоров” 17.
Революция в Германии, которую так горячо приветствовал Ленин, до января 1919 г. шла по нарастающей. В декабре 1918 г. группа “Спартак”, убедившись в гибельности союза с оппортунистами (уже успевшими снюхаться с буржуазией и образовать коалиционное правительство – ну точно, как Временное правительство в России), объявила о создании Коммунистической партии Германии. В январе 1919 г. дело дошло до открытых столкновений с оружием в руках. Рабочий класс Германии шел по пути Октября! В эти дни Ленин обратился с письмом к рабочим Европы и Америки, заявив, что “когда “Союз Спартака” назвал себя “коммунистической партией Германии” – тогда основание действительно пролетарского, действительно интернационалистического, действительно революционного III Интернационала, Коммунистического Интернационала, стало фактом. Формально это основание еще не закреплено, но фактически III Интернационал уже существует” 18 . На примере революции в Германии Ленин демонстрирует три главных направления во всемирном социализме: 1) курс на социалистическую революцию, олицетворяемый компартией во главе с К Либкнехтом – “с Либкнехтом и “спартаковцами” идет все, что осталось честного и действительно революционного среди социалистов Германии” 19; 2) курс на союз с буржуазией – “та верхушечка подкупленных буржуазией рабочих, которых мы, большевики, звали... “агентами буржуазии в рабочем движении”... Это – новейший, “moderne”, тип социалистического предательства, ибо во всех цивилизованных передовых странах буржуазия грабит – путем ли колониального угнетения или путем финансового извлечения “выгод” с формально независимых слабых народов – грабит население, во много раз превышающее население “своей” страны. Отсюда – экономическая возможность “сверхприбылей” для империалистской буржуазии и употребления доли из этой сверхприбыли на подкуп известного верхушечного слоя пролетариата, на превращение его в реформистскую, оппортунистическую, боящуюся революции, мелкую буржуазию” 20 . Есть и третье направление: “Между спартаковцами и шейдемановцами – колеблющиеся, бесхарактерные “каутскианцы”, единомышленники Каутского, на словах “независимые”, на деле зависящие целиком и по всей линии сегодня от буржуазии и шейдемановцев, завтра от спартаковцев, частью идущие за первыми, частью за вторыми, люди без идей, без характера, без политики, без чести, без совести, живое воплощение растерянности филистеров, на словах стоящих за социалистическую революцию, на деле не способных понять ее, когда она началась, и защищающих по-ренегатски “демократию” вообще, то есть на деле защищающих буржуазную демократию” 21.
Пока Ленин писал цитируемое нами письмо, Шейдеманы и Каутские в Германии сделали свое грязное дело: Карл Либкнехт и Роза Люксембург были предательски брошены в тюрьму и подло убиты при полном попустительстве социал-демократического шейдемановского правительства и лицемерном заламывании рук каутскианцев в их газете “Die Freiheit” – “Свобода”(!). Революция в Германии захлебнулась в крови как расстрелянных рабочих, так и предательски убитых вождей. Но Ленин, дописывая свое письмо, заявил: “Кровь лучших людей всемирного пролетарского Интернационала, незабвенных вождей международной социалистической революции закалит новые и новые массы рабочих в борьбе не на жизнь, а на смерть. И эта борьба приведет к победе” 22 . Письмо Ленина датировано 21 января 1921 г. Слова Ленина о крови лучших людей всемирного Интернационала, конечно, относятся, прежде всего, к Карлу Либкнехту и Розе Люксембург, погибшим 16 января. Но в не меньшей степени они относятся и к нему самому. День 21 января очень скоро станет для него фатальным – предательский выстрел Каплан делал свое дело.
Несмотря на поражение революции в Германии, организация III Интернационала стала свершившимся фактом. Лихорадочно созванная в противовес этому в феврале 1919 г. Бернская конференция II Интернационала, призванная обозначить возобновление его деятельности, обозначила только полное идейное банкротство остатков былой организации. Каутскианцы (ох уж этот “мэтр”!) выступили в своем духе – осудили правительство Шейдемана за роспуск Советов и предложили ему не распускать Советы, объединить их с Национальным собранием. В идейно-теоретическом плане это полный нонсенс – стремление объединить диктатуру пролетариата, Советы, с диктатурой буржуазии – Национальным собранием. В политическом – это свидетельство полной несостоятельности желтых социалистов, с одной стороны, перепуганных при виде свирепых репрессий буржуазии в январе 1919 г., с другой – трясущихся от ужаса при осознании роста силы новой, советской, пролетарской демократии.
Любопытно, что в 1919 г. большинство участников Бернской конференции не приняло каутскианской резолюции, несмотря на ее усиленное проталкивание. “Мэтр” и Ко были этим весьма раздосадованы. Однако резолюцию, осуждающую действия большевиков в России, конференция все же выдала. Классовое чутье у нее обнаружилось тем самым явно мелкобуржуазное: согласие между буржуазией и пролетариатом невозможно, а диктатура пролетариата – это плохо. Значит, принимаем сторону буржуазии. А о Советской власти и ее сути, даже применительно к самой Германии – самый животрепещущий вопрос – ни слова! Но Ленин чутко уловил и неуверенность, недосказанность в осуждении большевизма Бернской конференцией. “Отсталые массы немецкого пролетариата идут к нам!” – это прозвучало чуть позднее, но понято было Лениным своевременно. Весьма показательным было и то, что конференция избрала специальную комиссию для ознакомления с положением дел в Советской России, иронически названную Лениным “знатные ревизоры из Берлина”. В состав комиссии вошли К.Каутский, Р.Гильфердинг, Ф.Адлер и ряд других авторитетов II Интернационала – практически все оставшиеся руководители. 19 февраля Советское правительство получило официальный (!) – от имени германского МИДа – запрос на предмет разрешения на въезд этой комиссии в Россию. По просьбе Ленина Чичерин составил ответную радиотелеграмму, представляющую блестящий образец новой, советской дипломатии: “В ответ на Вашу радиотелеграмму от 19 февраля спешу сообщить Вам, что, хотя мы не считаем бернскую конференцию ни социалистической, ни представляющей в какой бы то ни было степени рабочий класс, тем не менее мы разрешаем въезд в Россию названной Вами комиссии и гарантируем ей возможность всестороннего ознакомления, как мы разрешим въезд всякой буржуазной комиссии, имеющей целью осведомление, прямо или косвенно связанной с любым буржуазным правительством, даже производящим военное нападение на Советскую республику. Соглашаясь безусловно на въезд названной Вами комиссии, мы желали бы знать, согласится ли Ваше демократическое правительство, а равно правительства других демократических стран, граждане коих участвуют в комиссии, разрешить въезд в эти страны нашей комиссии от Советской республики”.
Приезд “знатных ревизоров” не состоялся. Зато состоялся I Конгресс Коминтерна – с 2 по 6 марта 1919 г. Он был не очень многочисленным по количеству участников – 52 человека. Но они представляли 30 стран. И это в 1919 г., когда Европа и весь мир еще не остыли от мировой войны, когда Советская республика вся полыхала огнем войны гражданской – и тем не менее в 30 странах уже образовались компартии, и их делегаты не побоялись приехать в Москву через бесчисленные линии фронтов. Это вам не вислозадые “знатные ревизоры”! Главным на Конгрессе был вопрос, поставленный самой жизнью – вопрос о буржуазной демократии и диктатуре пролетариата. Подчеркнем еще раз: не “диктатуре вообще” и “демократии вообще”! Конгресс четко определил главную задачу компартий в странах, где еще не существует Советской власти:
1. Уяснение широкими массами рабочего класса исторического значения политической и исторической необходимости новой, пролетарской демократии, которая должна быть поставлена на место буржуазной демократии и парламентаризма.
2. Распространение и организация Советов среди рабочих всех отраслей промышленности и среди солдат армии и флота, а также среди батраков и бедных крестьян.
3. Основание внутри Советов прочного коммунистического большинства.
Подытоживая работу I Конгресса Коминтерна, Ленин писал:
“Прочно только то в революции, что завоевано массами пролетариата. Записывать стоит только то, что действительно прочно завоевано.
Основание III, Коммунистического Интернационала в Москве... было записью того, что завоевали не только русские, не только российские, но и... международные пролетарские массы.
Именно поэтому основание III, Коммунистического Интернационала есть дело прочное” 23.
Выступая на торжественном совместном расширенном заседании ВЦИК, ВЦСПС, Моссовета и МК РКП(б) 6 марта 1919 г., Ленин приводит яркие примеры, доказывающие лавинообразный рост влияния большевизма во всем мире, несмотря на жестокие преследования большевиков в странах капитала. Даже в Швейцарии – стране, так гордившейся своими политическими свободами, сажали в тюрьму только за то, что человек (речь идет о французе Гильбо) имел связь с Лениным и, следовательно, любая его деятельность грозила революцией в самой Швейцарии. В той самой Швейцарии, которая так своевременно приютила Ленина и дала ему возможность исключительно много сделать для подготовки революции в России. Похоже, швейцарские власти хорошо запомнили это и сделали для себя обобщающие выводы. Гильбо ехал в Россию тем же маршрутом, что и Ленин весной 1917 г. Прошло два года. Казалось бы, что за проблема – теперь, когда мировая война уже закончилась, у власти и в Швейцарии, и в Германии правительства, вовсю афиширующие свою “демократичность” (конечно, “вообще”). Тем не менее в Швейцарии Гильбо отсиживает в тюрьме и после тщательных проверок на предмет опасности для существующего режима с превеликим трудом выходит на свободу. Но это свобода относительная – через Германию его везут в сопровождении жандармов и офицеров, передавая с рук на руки. По выражению Ленина, “как бы не обронил он спички, которая зажгла бы Германию. Но Германия горит и без такой спички” 24.
Как мы помним, Ленину стоило огромных усилий доказать, что никакой деятельности в пользу русского царя он не ведет. Только при этом условии его пропустили через Германию. Сколько же грязи постарались вылить на Ленина желтые писаки в связи с этой поездкой! Но – кризис жанра! – ничего существенного, кроме того, что распространяли о нем сразу же по приезде господа меньшевики, они сочинить не смогли. Не будем лишний раз оглядываться на мосек, заметим только, что после успешной поездки Ленина тем же путем в Россию вернулись весной 1917 г. около 200 эмигрантов (главным образом, меньшевиков). Почему-то по их адресу визгов о германском золоте и измене святой, единой и неделимой России не было слышно. А ведь они просто трусливо спрятались за спиной Ленина (с Лениным ехало около 30 человек, почти одни большевики). В 1919 г. Гильбо не спрашивали ни о какой лояльности. Его просто провезли под конвоем, не допуская ни одного контакта с кем бы то ни было. Гильбо все же попал в Москву – единственный делегат от Франции! – чтобы донести как туда, так и обратно весть: французский пролетариат – за большевиков! Внуки парижских коммунаров горячо приветствовали Советскую республику и рождение нового богатыря – Коминтерна.
Конечно, читая выступление Ленина на этом торжественном собрании, понимаешь – это не теоретическая и не публицистическая статья, многое в нем подстраивается под специфику устной речи, подчеркиваются эмоциональные моменты – поэтому “ловить на слове” Ленина за опережение событий в этом выступлении негоже. Словно наяву слышишь его страстные слова:
“Мы не ищем с буржуазией соглашения, мы идем на последний и решительный бой с ней; но мы знаем, что после мучений, терзаний и бедствий войны, когда массы во всем мире борются за демобилизацию, чувствуют себя обманутыми, понимают, как невероятны тяжести налогов, взваленных на них капиталистами, убившими десятки миллионов людей из-за того, кто больше получит барышей, – что час господства этих разбойников прошел!
Теперь, когда слово “Совет” стало понятным для всех, победа коммунистической революции обеспечена” 25.
Повторимся, шел март 1919 года. Россия полыхала пламенем гражданской войны. Потери в ней составили не меньше, чем в мировой империалистической войне (а там Россия потеряла больше всех – около 3 млн. чел.). Но Ленин сквозь это пламя видел грядущие грандиозные перспективы мировой революции!
Провожая делегатов I Конгресса Коминтерна, Ленин уже был всецело погружен в мысли о последующем этапе его работы. Он не уставал разъяснять всемирно-историческое значение Коминтерна: претворение в жизнь диктатуры пролетариата сначала идейно, затем реально. С основанием Коминтерна наступила новая эпоха всемирной истории:
“Человечество сбрасывает с себя последнюю форму рабства: капиталистическое или наемное рабство.
Освобождаясь от рабства, человечество впервые переходит к настоящей свободе” 26. Уже не в речи на торжественном собрании, а в тщательно выверенной статье он повторяет: “Никогда еще не было в мире такой государственной власти большинства населения, власти этого большинства на деле, как Советская власть. Она подавляет “свободу” эксплуататоров и их пособников, она отнимает у них “свободу” эксплуатировать, “свободу” наживаться на голоде, “свободу” борьбы за восстановление власти капитала, “свободу” соглашения с иноземной буржуазией против отечественных рабочих и крестьян” 27 С I Конгресса, проходившего под грохот канонады, до IV (ноябрь 1922 г., как раз в пятилетие Октября) произошло столько событий, что, без всяких преувеличений, мир стал другим. Интервенция и белогвардейщина потерпели сокрушительное поражение. Никоим образом не отказываясь от планов уничтожения “гидры большевизма”, мировой капитал очень хорошо почувствовал влияние только что родившегося Коминтерна на собственной шкуре. “Большевистский младенец” в России не только придушил поганых гадин, забравшихся в его колыбель, но и вызвал энергичные крики таких же “младенцев” во всем мире. Так что соединенных усилий по принципу “все на одного” не получилось: под собственными казенными частями стало очень жарко. Вдохновителя “похода 14 держав” против Советской России У.Черчилля убрали в тень. Империализм занялся перегруппировкой сил, которых у него пока что было значительно больше, чем у его противника – мирового коммунизма. Революции в странах Европы подавлены, во всяком случае, кавалерийской атакой создать мировую систему Советов не удалось. Необходимо было, во-первых, не дать капиталу насмерть поразить мировое коммунистическое движение, во-вторых, обеспечить возможность успешного строительства социализма в России – стране, которая одна только и смогла по-настоящему реализовать установку Базельского конгресса 1912 г. С одной, правда, поправкой: Октябрьская революция произошла практически бескровно, большая кровь пролилась тогда, когда озверевшая внешняя и внутренняя контрреволюция пошла в атаку. Но большевизм показал, что он не только сильнее, но и умнее своих противников.
В 1920-1921 гг. интенсивность работы Ленина, и без того фантастическая, еще более возрастает. Бездна неотложных дел, каждое из которых решало судьбу и страны, и мировой революции, не помешала ему выступить в 1920 г. с классической теоретической работой “Детская болезнь левизны в коммунизме”, написанной как обобщение опыта Коминтерна.
Анализируя тактику классовой борьбы пролетариата под руководством компартий, Ленин постоянно обобщает опыт России для мирового революционного движения. Он убедительно доказывает, что объективные условия, сложившиеся в России в смысле разнообразия форм классовой борьбы, дают право на такое обобщение. Невозможно и здесь обойтись без сопоставления с сегодняшним днем. Читаем слова Ленина о периоде реакции: “Упадок, деморализация, расколы, разброд, ренегатство, порнография на место политики. Усиление тяги к философскому идеализму; мистицизм, как облачение контрреволюционных настроений” 28 . Что это, разве о 1907-1910 годах? Да помилуйте, слово в слово – о 1991-1998 годах. Все точно. Но точно и далее – как прямое указание нам: “В то же время именно великое поражение дает революционным партиям и революционному классу настоящий и полезнейший урок, урок исторической диалектики, урок понимания, умения и искусства вести политическую борьбу. Друзья познаются в несчастии. Разбитые армии хорошо учатся” 28.
Главная задача во время торжества контрреволюции – сохранить революционное ядро партии, отступить с минимальными потерями, научиться работать в легальных, пусть даже самых реакционных организациях (парламент, профсоюзы, кооперативы, страховые общества и т.д.). Но годы реакции проходят. За ней идет подъем – сначала медленный, затем ускоряющийся.
Работа в буржуазном парламенте – да. Но сосредоточение всего руководства партии в парламентской фракции – нет и еще раз нет. Парламентаризм чреват быстрым и необратимым сползанием на оппортунистические позиции, что неизбежно при постоянном поиске компромиссов с властью. Но одновременно внепарламентская работа вплоть до нелегальной (а при обострении ситуации, возможном в любой момент, нелегальная работа сразу может сделаться главной). Только в постоянном контакте с массами, т.е. с тем классом, интересы которого партия представляет, возможно сохранение правильного вектора усилий. Вспоминая ситуацию в русском революционном движении эпохи II Интернационала, Ленин четко обозначает самую суть: “Ученые дураки и старые бабы II Интернационала, которые пренебрежительно и высокомерно морщили нос по поводу обилия “фракций” в русском социализме и ожесточенности борьбы между ними, не сумели, когда война отняла хваленую “легальность” во всех передовых странах, организовать даже приблизительно такого свободного (нелегального) обмена взглядов и такой свободной (нелегальной) выработки правильных взглядов, какие организовали русские революционеры в Швейцарии и ряде других стран” 29. Что это, как не прямая инструкция к выработке правильной тактики компартии, находящейся в оппозиции?
Большевизм в ленинские времена доказал, что он сильнее, потому что прежде всего умнее. Нам необходимо сегодня доказать то же самое. Опыт великих предков обязывает! Сам факт глобального противоречия классовых интересов – это то, что невозможно устранить никакими специальными средствами, кроме социалистической революции. Даже если представить себе, что мировой буржуазии удалось полностью парализовать классовое сознание современного пролетариата (повторимся, что это работники как промышленности, так и науки и образования), то это с неизбежностью означает остановку дальнейшего общественного прогресса, поскольку рабы не способны к творчеству. Объективная заинтересованность буржуазии во всеобщей идиотизации (иначе буржуазия, т.е. узаконенная свора жулья, неспособна удерживать власть), означает неминуемую гибель цивилизации, так как некому будет тащить на себе прогресс. Поэтому постановка со всей серьезностью внепарламентской работы, включающей в себя и нелегальные формы, причем подчинение парламентской деятельности внепарламентской (ни в коем случае не наоборот, что, к сожалению, неизбежно при совпадении руководства партией и парламентской фракцией), есть необходимое условие для достижения победы. Необходимое, но не достаточное. Достаточным оно будет тогда, когда партия не только освоит все формы классовой борьбы, но и выработает соответствующее ощущение момента, когда следует переходить от одной формы борьбы к другой.
Идея Советской власти – единственно возможной формы власти, способной на деле отражать интересы народа, родилась не в чьей-то отдельно взятой, пусть даже и гениальной, голове, а появилась в ходе революционной практики 1905 г. После Великого Октября, прежде всего благодаря Коминтерну, эта идея получила мощный резонанс во всем мире, и не только в первые 5 лет. Вся история ХХ века убедительно доказала, что более демократической (не в смысле “демократии вообще”, а в смысле демократии как власти тех, кто работает, а не тех, кто ворует) формы власти, чем Советская власть, не существует. Все трагедии, поражения и потери социалистического строительства были связаны именно с отступлениями от идеи Советской власти. “Мелкий собственник, мелкий хозяйчик (социальный тип, во многих европейских странах имеющий очень широкое, массовое представительство), испытывая при капитализме постоянное угнетение и очень часто невероятно резкое и быстрое ухудшение жизни и разорение, легко переходит к крайней революционности, но не способен проявить выдержки, организованности, дисциплины, стойкости... Неустойчивость такой революционности, бесплодность ее, свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в “бешеное” увлечение тем или иным буржуазным “модным” течением, – все это общеизвестно” 30.
Без работы в профсоюзах, без борьбы за завоевание руководства профсоюзами и через них – за возвращение влияния на сознание рабочего класса (включающего сегодня и работников отраслевой и академической науки, образования и значительную часть творческой интеллигенции) – рассчитывать на серьезные политические успехи не приходится. Ленин: “Эту борьбу надо вести беспощадно и обязательно довести ее... до полного опозорения и изгнания из профсоюзов всех неисправимых вождей оппортунизма…” 31. Мы же пока что больше видим позор свой собственный. А продажные профсоюзные лидеры процветают как ни в чем ни бывало.
Ленин с присущим ему мастерством анализа подчеркивает: невозможно завоевать политическую власть, если борьба за профсоюзы “не доведена до известной степени, причем в разных странах и при различных условиях эта “известная степень” не одинакова ” 31. Правильный учет влияния партии в профсоюзах, а через них – и во всем рабочем классе – под силу только достаточно вдумчивым, опытным и информированным политическим деятелям, ни на минуту не забывающим о классовых интересах.
Итак, Коминтерн ленинского времени за фантастически короткий срок стал не только делом международного рабочего движения, он стал едва ли не основным фактором международной политики. Слово “Коминтерн” стало едва ли не большим пугалом для всякого буржуа, чем слово “большевик”. В самом деле, большевизм для европейского или американского буржуазного обывателя ассоциировался с Россией – где-то далеко от корыта, а Коминтерн – здесь, рядом, вот-вот от корыта оттащит. Уж-жасные времена! Два последних при жизни Ленина Конгресса Коминтерна – III и IV – прошли под знаком обобщения опыта новой экономической политики.
Стратегия, объявленная в самом начале, детально проработанная в “Очередных задачах Советской власти” (март 1918 г., сразу после Брестского мира), была одна: стратегия построения социализма и коммунизма. А вот тактика во исполнение этой стратегии, действительно, менялась. Приступить к выполнению программы, изложенной в “Очередных задачах”, не дала контрреволюция. Пришлось напрягать все силы, чтобы отстоять завоевания Октября. А это не дни и не месяцы – годы! Поэтому – продразверстка. Лозунг ее был: братья-крестьяне, накормите нас, а мы отстоим вас от возврата помещиков! Как только контрреволюция была в основном разгромлена (конец 1919 г.), большая часть Красной Армии была переброшена на мирный фронт – организовались трудармии. Но в 1920 г война вспыхнула с новой силой – Врангель, белополяки. Снова в бой. Наконец, и с этими разобрались. Стоило чуть промедлить с изменением экономической политики (не в стратегическом, а в тактическом плане!), как вспыхнул Кронштадтский мятеж, который Ленин с присущей только ему политической зоркостью мгновенно расценил как опасность куда большую, чем вся иностранная интервенция и вся белогвардейщина, вместе взятые: опасность развала союза рабочего класса и крестьянства. Нэп был реализацией программы построения социализма, а не отказом от нее.
В июле 1921 г. Ленин докладывает на III Конгрессе Коминтерна о тактике РКП(б) (тактике, а не стратегии): “Свобода торговли означает свободу капитализма, но вместе с тем новую его форму. Это значит, что мы, до известной степени, заново создаем капитализм. Мы делаем это совершенно открыто. Это – государственный капитализм. Но государственный капитализм в обществе, в котором власть принадлежит капиталу, и государственный капитализм в пролетарском государстве (выделено мной – Г.З.) – это два различных понятия. В капиталистическом государстве государственный капитализм означает, что он признается государством и контролируется им на пользу буржуазии и против пролетариата. В пролетарском государстве то же самое делается на пользу рабочего класса, с целью устоять против все еще сильной буржуазии и бороться против нее. Само собой понятно, что мы должны предоставить чужеземной буржуазии, иностранному капиталу концессии, ...мы не скрываем, что концессии в системе государственного капитализма означают дань капитализму. Но мы выигрываем время, а выиграть время – значит выиграть все, особенно в эпоху равновесия, когда наши иностранные товарищи основательно подготавливают их революцию. А чем основательнее она будет подготовлена, тем вернее будет победа” 32. Казалось бы, все ясно. Госкапитализм в условиях разваленной экономики означает дорогу к социализму при двух необходимых условиях: 1) диктатура пролетариата как форма государственной власти; 2) национализация предприятий и контроль пролетарского государства за деятельностью каждого закордонного концессионера при монополии внешней торговли. Только такой госкапитализм (а именно такой имел место при нэпе) действительно создает базу для строительства социализма. А такой базой, опять же по Ленину, может быть только мощная промышленность: “…Единственной возможной экономической основой социализма является крупная машинная индустрия. Тот, кто забывает это, тот не коммунист (выделено мной – Г.З.)... Мы попытаемся войти в сношения с капиталистическими странами. Не следует жалеть о том, что мы предоставим капиталистам несколько сот миллионов килограммов нефти, под условием, что они помогли нам электрифицировать нашу страну” 33.Отметим: Ленин не боялся ставить такое условие мировому капиталу от имени страны, совершенно разоренной семилетней войной. А почему не боялся? Потому что он представлял власть народа, а не буржуйских прихвостней, прячущих за лозунгами о “чистой демократии” свое презрение к народу и ужас перед ним.
Ленин из 1921 года указывает нам на еще одну особенность нэпа: дань капитализму есть плата за выигрыш времени на подготовку революции в других странах. Переходя к нэпу, Советское правительство во главе с Лениным ни на минуту не забывало о Коминтерне! Логика Ленина проста, как все гениальное: из России нэповской будет Россия социалистическая, а выигранное время подготовит победу мировой революции, мозгом которой является Коминтерн. Если бы Коминтерна не было, нэп мог бы представляться определенной авантюрой. При наличии Коминтерна нэп – блестящий выход из, казалось бы, безнадежной ситуации и бесценный опыт для других стран. И сегодняшний день подтверждает это с потрясающей силой! Опыт ленинского нэпа – безусловно, с учетом национальный специфики – работает в Китае, на Кубе, в КНДР и Вьетнаме. Заметим, что это имеет место в заведомо неблагоприятных условиях: империализм развернул глобальное наступление, Советский Союз и социалистический лагерь развалены, стратегического равновесия нет. Коминтерна тоже нет, и это наиболее удручает.
Мы помним: Коминтерн начинался с идейного объединения в Циммервальде. Ленина поддержали всего 8 человек. К 1922 г. компартии, входящие в Коминтерн, объединяли более 1,5 млн. человек. Результатом деятельности Коминтерна стала мировая система социализма, включившая в себя треть населения Земли. Развал ее начался прежде всего с идейного разброда, который при наличии Коминтерна не мог бы достигнуть критической стадии, когда разброд идейный превращается в развал организационный. Но Коминтерна не было! Это было величайшей стратегической ошибкой всего периода “биполярного мира”. Да, существовал Варшавский Договор – военно-политическое объединение социалистических стран. Существовал СЭВ – экономический союз. Но отсутствие Коминтерна как межпартийного органа, постоянно координирующего действия компартий – как находящихся у власти, так и ведущих борьбу за власть в условиях противостояния труда и капитала уже на уровне мировых систем – принесло неизмеримо огромный вред. Коминтерн абсолютно необходим как орган коллективного коммунистического разума, творчески обогащающий наследие классиков и доводящий свои достижения в согласованном виде до самых широких масс. Его никоим образом не могут заменить периодические двусторонние и многосторонние встречи типа Совещаний коммунистических и рабочих партий, созывавшихся в свое время под эгидой ЦК КПСС. Решения этих Совещаний, определявшие генеральную линию в мировом революционном процессе (по примеру Конгрессов Коминтерна), с каждым последующим Совещанием работали все хуже. Правящими партиями они воспринимались как вмешательство во внутренние дела, а оппозиционными – как неосуществимые и потому бесполезные рекомендации. Сегодняшний разброд и развал возник не вдруг. В его основе – ослабление интернационализма в социалистическом лагере, неизбежное при отсутствии постоянных координирующих органов.
IV Конгресс Коминтерна был последним Конгрессом при жизни Владимира Ильича. Появление Ленина на трибуне было встречено бурной овацией, так что ему долго не удавалось начать свою речь. Только после того, как все присутствующие, невзирая на регламент, стоя с огромным воодушевлением на разных языках исполнили “Интернационал”, Ленину удалось приступить к докладу. И здесь Ленин остался Лениным. Доклад он прочитал на немецком языке! Именно на этом языке его напрямик могло понять наибольшее число слушателей, к тому же он лишний раз подчеркнул, что революционная ситуация в Германии – ключевое звено мирового революционного процесса. Не лишним будет напомнить, что и на незабываемом I Конгрессе, в грозовом марте 1919 г., он также выступал на немецком языке. Ленин извинился, что из-за болезни он не может сделать большого доклада и даст лишь введение к важнейшим вопросам, а именно взгляд на мировой революционный процесс с точки зрения нэпа. Ленинское “введение” стоило многих часов и томов всех прочих ораторов! Этот доклад, продолжавшийся 1 час 20 минут, стал тоже хрестоматийным и представляет собой, в сущности, ленинское завещание в части международного коммунистического движения.
Ленин в 1922 г., намечая абсолютно правильную стратегию, не скрывал уже сделанных и еще предстоящих ошибок. Но, ясно понимая, что мы идем по пути, по которому еще не шел никто, обучаясь на ходу решать задачи, которые еще не решал никто, он четко разделял: есть ошибки и ошибки. Знаменитое сравнение Ленина относительно того, что “если большевики делают глупости, то большевик говорит: “Дважды два – пять”; а если его противники, т.е. капиталисты и герои II Интернационала делают глупости, то у них выходит: “Дважды два – стеариновая свечка”” 34, стало настолько общим местом, что целесообразно несколько отвлечься от его расхожей трактовки в публицистической Лениниане.
Образное выражение иногда может не высветить, а, наоборот, заслонить основную мысль, которую оратор стремится донести до слушателей. Перечитывая доклад Ленина, никак не отделаться от впечатления, что он забеспокоился, как бы эта “стеариновая свечка”, вызвавшая, безусловно, веселое оживление в зале, не заставила ускользнуть главную мысль. Иначе трудно понять, к чему он вдруг стал критиковать резолюцию предыдущего, III Конгресса об организационном строении компартий: неужели не нашел чего-нибудь более существенного для обсуждения перспектив мировой революции? Ну, неудачная резолюция, бывает. Напишем на этом Конгрессе новую, более удачную. Стоит ли тратить время доклада, каждая минута которого бесценна, на столь незначительное обстоятельство? Легкомысленное прочтение знаменитого доклада может подтолкнуть к тривиальному выводу: Ленин просто устал. К моменту упоминания о злосчастной резолюции он находился на трибуне уже больше часа. Учитывая его состояние здоровья, можно было бы его пожалеть, вспомнить о том, что он сходил после доклада с трибуны с большим трудом, бледный, вспотевший и прилагающий героические усилия к тому, чтобы обойтись без посторонней помощи, и списать вроде бы неудачное окончание доклада на эти более чем уважительные причины. Но это – только при легкомысленном прочтении.
Давайте вспомним, что перед нами – Ленин. Это не просто измученный болезнью человек, которому было неудобно отказаться от выступления и обмануть ожидания людей, жаждущих увидеть и услышать именно его. Если бы он руководствовался только этим, он не был бы Лениным. Если бы мы поддались на подобную оценку, мы пошли бы на поводу у политических расстриг, стремящихся принизить все связанное с именем Ленина и по возможности вытравить ленинизм из общественного сознания. Нет, господинчики, дело не выйдет. Лучше вспомните в своих потугах про знаменитую лягушку, пытавшуюся стать размером с вола. Да, Ленин устал. Да, ему стоило героических усилий закончить речь и сойти с трибуны без посторонней помощи. Но это никоим образом не означает, что он мог позволить себе говорить недостаточно значимые вещи. Постараемся понять концовку ленинского выступления. При чем же здесь неудачная резолюция III Конгресса?
Ленин, говоря о ней, во-первых, сопоставляет уровень значимости ошибок, допускаемых большевиками и их противниками. Неудачная резолюция, предназначенная для братских компартий и совершенно непригодная именно для них, потому что составлена исключительно для российских условий, – это как раз ошибка типа “дважды два – пять”. Финансирование Антантой, США и Японией Колчака в расчете на то, что его руками мировой империализм вернет утраченные в России позиции, – это ошибка типа “дважды два – стеариновая свечка”. То же можно сказать и про Версальский мир, породивший неразрешимые противоречия между странами-участниками этого “мирного” договора. Но даже такое яркое сравнение – это совсем не все, что хотел подчеркнуть Ленин необычной концовкой доклада. Изобразить противника круглым дураком и таким образом показать свой ум – это было бы типично для ораторской практики, к примеру, Троцкого, но никак не Ленина. Через это сопоставление Ленин проводит основную мысль, которую обозначил еще в письме к немецким коммунистам, отправленном сразу после III Конгресса: главное в мировом коммунистическом движении – учиться побеждать: “Я полагаю, что самое важное для нас всех, как для русских, так и для иностранных товарищей, то, что мы после пяти лет российской революции должны учиться. Мы только теперь получили возможность учиться... Я не знаю, как долго капиталистические державы предоставят нам возможность спокойно учиться. Но каждый момент, свободный от военной деятельности, от войны, мы должны использовать для учебы и притом сначала... Мы учимся в общем смысле. Они же (иностранные товарищи – Авт.) должны учиться в специальном смысле, чтобы действительно постигнуть организацию, построение, метод и содержание революционной работы. Если это совершится, тогда, я убежден, перспективы мировой революции будут не только хорошими, но и превосходными!” 35.
Итак, учиться побеждать. Ленин, как всегда, устремлен в будущее. Нет, это не обессиленный человек, с невероятным трудом заканчивающий свою речь. Это вождь, обеспокоенный тем, что из-за своего физического нездоровья он может быть недостаточно хорошо понят. Это же – учиться во что бы то ни стало, учиться строить социализм непосредственно в процессе самого строительства – сквозит и в последнем публичном выступлении Ленина на Пленуме Моссовета через неделю после доклада на Конгрессе, 20 ноября 1922 г.
Смерть вождя не стала смертью его дела. Первое напутствие, как символ бессмертия идей коммунизма, получили именно делегаты Конгресса Коминтерна. Это ли не свидетельство того, что Коминтерн – одно из главных, если не главное, наследие вождя. Возрождение Коминтерна – это наша задача в части выполнения ленинских заветов. Сегодняшняя действительность ставит вопрос предельно жестко: или всеобщая гибель при условии полного торжества ультраимпериалистического мироустройства, или развитие мирового революционного процесса с новым Коминтерном во главе. Третьего не дано. Дело за нами. Рот Фронт!
Примечания
1 Ленин В.И. Крах II Интернационала, Полн. собр. соч., т.26, с.232.
2 Там же, с.265.
3 Ленин В.И. Мертвый шовинизм и живой социализм (Как восстановлять Интернационал). – Полн. собр. соч., т.26, с. 103.
4 Ленин В.И. О национальной гордости великороссов. – Полн. собр. соч., т.26, с.107-108.
5 Там же, с.110.
6 Ленин В.И. Проект резолюции левых социал-демократов к первой международной социалистической конференции. – Полн. собр. соч., т.26, с. 284-285.
7 Ленин В.И. Революционные марксисты на Международной социалистической конференции. – Полн. собр. соч., т.27, с. 45.
8 Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. – Полн. собр. соч., т.27, с. 416.
9 Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский. – Полн. собр. соч., т. 37, с.240.
10 Там же, с.240-241.
11 Там же, с.242.
12 См. там же, с.242.
13 Там же, с.249.
14 Там же, с.250.
15 Там же, с.330-331.
16 Ленин В.И. О “демократии” и диктатуре. – Полн. собр. соч., т. 37, с.390-391.
17 Там же, с.392.
18 Ленин В.И. Письмо к рабочим Европы и Америки. – Полн. собр. соч., т. 37, с.455.
19 Там же, с.458.
20 Там же, с.458-459.
21 Там же, с.459.
22 Там же, с. 460.
23 Ленин В.И. Завоеванное и записанное. – Полн. собр. соч., т. 37, с.512.
24 Ленин В.И. Об основании Коммунистического Интернационала. – Полн. собр. соч., т. 37, с.517.
25 Там же, с.519-520.
26 Ленин В.И. Третий Интернационал и его место в истории. – Полн. собр. соч., т. 38, с.304.
27 Там же, с.308.
28 Ленин В.И. Детская болезнь “левизны” в коммунизме. – Полн. собр. соч., т. 41, с.10.
29 Там же, с.11.
30 Там же, с.14-15.
31 Там же, с.35.
32 Ленин В.И. III Конгресс Коммунистического Интернационала. Доклад о тактике РКП 5 июля. – Полн. собр. соч., т. 44, с.48-50.
33 Там же, с.50-52.
34 Ленин В.И. IV Конгрессе Коммунистического интернационала. Пять лет российской революции и перспективы мировой революции. – Полн. собр. соч., т. 45, с.291.
35 Там же, с.293-294.