|
|
К.К.Шириня
История больших общественных движений содержит, кроме того, что принадлежало своему времени и ушло вместе с ним, также политические идеи, опыт, традиции, элементы политической культуры, которые продолжают влиять на жизнь последующих поколений как наследие. Если в прошлом ничего изменить нельзя, поскольку там уже все случилось, то с наследием дело обстоит иначе: его можно как бы “прочитать заново”, глубже понять, какие его стороны следует развивать, а какие достойны преодоления.
Такой подход необходим и при рассмотрении исторического опыта Коммунистического Интернационала, международной организации революционного рабочего движения, возникшей 80 лет назад (март 1919 г.), просуществовавшей до середины 1943 г. и сыгравшей заметную роль в социально-политической борьбе в мире. Мы отстоим от тех лет уже на два поколения, и сама новая временная дистанция обнаруживает иные пропорции и соотношения в прошедшем. События последнего десятилетия, в особенности поражение социализма в СССР, требуют переоценки некоторых ценностей и в истории Коминтерна. Незыблемы должны быть при этом конкретно-исторический подход к событиям, их строго научный анализ, чуждый как апологии и некритического повторения ряда прежних характеристик, не выдержавших проверки временем, так и легкомысленного, нигилистического зачеркивания всего прошлого, не говоря уже об антикоммунистических клише.
В данной статье ставится ограниченная цель: высказать соображения о наиболее поучительных страницах истории Коминтерна, перекликающихся с сегодняшней общественно-политической борьбой. При этом анализ просчетов и ошибок занимает особое место, так как имеет предупреждающее значение.
Великая освободительная идея всегда должна быть живой, современной
Душой революционного рабочего движения, его могучим двигателем является марксистско-ленинская теория. Несчетное число раз враги пытались опровергнуть, подавить, истребить это революционное учение. Но безуспешно, ибо это учение выразило страстное стремление угнетенных пролетариев всего мира к уничтожению эксплуататорского капиталистического строя и созданию общества социальной справедливости и свободы. “Для миллионов человеческих сердец, – признавал один из критиков марксизма Й.Шумпетер,– учение Маркса о земном социалистическом рае означало новый луч света и новый смысл жизни” [1]. Но сила марксизма не только в этом, но и в том, что он дал научное объяснение противоречий капиталистического общества и неизбежности перехода от него к коллективистской формации – коммунизму. При этом марксизм не сводится к простому экономическому объяснению исторических процессов. Марксистский анализ всегда погружен в кипящий котел социально-политических, идеологических и всех других общественных противоречий и именно поэтому отражает общественную жизнь во всей ее сложности.
Коминтерн открыто провозгласил марксизм своей теорией, взял на себя “продолжение и завершение великого дела, начатого Международным товариществом рабочих” [2], которое было создано К.Марксом. С первых шагов Коминтерна в основу его действия был положен вывод о наступлении эпохи крушения империализма и победы социалистических революций. Создатели Коминтерна, и среди них В.И.Ленин, были убеждены в том, что быстро приближается мировая революция, развертывается борьба глобального порядка, “борьба всеми средствами, также и с оружием в руках, за низвержение международной буржуазии и создание международной советской республики, как переходной ступени к полному уничтожению государства” [3]. На чем основывалось это убеждение?
Из противоречий империализма, из первой мировой войны возникла громадная волна революций, потрясшая своими ударами весь мир. Победа Великого Октября 1917 г. в России, революции в конце 1918 г. в Германии и Австро-Венгрии, рабочая революция 1918 г. в Финляндии, солдатское восстание в Болгарии, временная победа советских республик в 1919 г. в Венгрии, Баварии, Словакии, захват рабочими фабрик и заводов осенью 1920 г. в северной Италии, революционные бои во многих других странах, бурный подъем национально-освободительной борьбы в Индии и ряде других угнетенных стран – это были не разрозненные и случайно совпавшие по времени события, а общий процесс революционного подъема в мире. Эти события свидетельствовали, что в тот момент появился исторический шанс для победы рабочего класса над буржуазией не только в России, но и в некоторых других странах.
О такой возможности говорили в то время не только коммунисты, но и лидеры центристских социал-демократических партий и даже капитаны буржуазного мира. Премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж писал 25 марта 1919 г. премьеру Франции Ж.Клемансо и президенту США В.Вильсону: “Вся Европа насыщена духом революции. Глубокое чувство не только недовольства, но и гнева и возмущения царит в рабочей среде против условий, существовавших до войны. От одного конца Европы до другого больше не удовлетворяет массы весь современный строй с его политическим, социальным и экономическим укладом” [4].
Признание возможности развития социалистических революций в то время в ряде стран не снимает вопроса о том, насколько точны были представления коммунистов о процессе упадка империализма, сроках его существования и назревании социалистических революций. Не преувеличивали ли Ленин и руководители Коминтерна разрушительную силу противоречий капитализма, не пренебрегли ли учетом тех резервов, которые он мог мобилизовать? История всегда в тысячи раз сложнее теоретических наметок. Великой освободительной идее, конечно же, сопутствовали элементы революционного романтизма, утопических ожиданий. Председатель Исполкома Коминтерна Г.Зиновьев не раз заявлял и писал, что победа уже близка, что уже слышен шелест крыльев этой победы. Многие коммунисты говорили об этом же, но другими словами. Ленин первым обратил внимание компартий на необходимость ясного понимания условий победы социалистических революций. Для этого нужна совокупность объективных и субъективных предпосылок, выливающаяся в революционную ситуацию и общенациональный кризис. В книге “Детская болезнь “левизны” в коммунизме”, специально написанной ко Второму конгрессу Коминтерна (июнь-июль 1920 г.), Ленин дал развернутую аргументацию этих положений и подчеркнул, что научно-теоретическая обоснованность политики компартий требует от них не только понимания общей, основной линии, намечаемой теорией, но и тщательного, строгого, объективного учета соотношения всех классовых сил в национальном и международном масштабе, а также учета опыта революционных движений [5]. С работой Второго конгресса связано и замечание Ленина о том, что было бы грубой ошибкой представлять положение буржуазии абсолютно безвыходным, так как вопрос о “безвыходности” может решаться только самой борьбой [6]. Так Ленин уже в то время внес ряд реалистических уточнений в представления о развитии мировой революции.
Верой в высокую степень зрелости обстановки для революций была порождена одна из наступательных акций Красной Армии летом 1920 г. Когда Красная Армия, гнавшая польские войска из Советской России, подошла к этнической границе Польши, руководство ЦК РКП(б) приняло решение о наступательной войне. Тогда, как отмечал Ленин на IX конференции РКП(б) в сентябре 1920 г., созрело убеждение, что военное наступление Антанты окончательно отбито, оборонительная война Советской России с империализмом выиграна и теперь следует “помочь советизации Польши”, “штыком пощупать, не созрела ли социальная революция в Польше”, проверить устойчивость капиталистической Европы [7]. Ленин назвал этот переход к наступательной войне переломным пунктом в политике Советской России и во всей всемирной политике. На Втором конгрессе Коминтерна этот вопрос открыто не обсуждался, но линия на революционную наступательную войну была поддержана. В документах говорилось о том, что нужно всемерно содействовать падению “белогвардейской Польши”, что “задача теперешнего часа – сокрушить этого врага” [8]. Наступление Красной Армии на Варшаву потерпело поражение, и оно было признано ошибкой советским руководством. В то же время Ленин и руководство Коминтерна в конце 1920 г. были уверены, что необходимы новые попытки перейти от оборонительной политики к наступательной. А Н.Бухарин в статье “О наступательной тактике” выдвигал лозунг “красной интервенции”, с помощью которой возможно-де “ускорить крах капитализма в других странах” [9].
Но мировая обстановка стала изменяться не в пользу революционных выступлений. Весной и летом 1921 г. Ленин и другие деятели РКП(б) и Коминтерна уже говорили о “неустойчивом равновесии” в мире. Ленин заявлял, что было бы нелепо теперь строить политику на возможности близких революционных взрывов. В беседе с К.Цеткин накануне Третьего конгресса Коминтерна (июнь-июль 1921 г.) он сказал: “Первая волна мировой революции спала. Вторая еще не поднялась. Было бы опасно, если бы мы на этот счет строили себе иллюзии” [10]. На самом конгрессе Ленину и его сторонникам пришлось вести настоящий бой против “теории наступления”, согласно которой революционные партии должны были немедленно начинать восстания, не заботясь о том, кто за ними последует. В решениях Третьего и Четвертого (ноябрь-декабрь 1922 г.) конгрессов Коминтерна был оформлен поворот в политических установках, который получил название перехода “от штурма к осаде”.
Чрезвычайно важно понять то, что в решениях названных конгрессов и в последних работах Ленина была начата корректировка некоторых теоретических положений об империализме и социалистической революции. Будучи убежденным в том, что дело социалистической революции пробивает себе дорогу, великий реалист Ленин в то же время отмечал, что укрепились позиции буржуазии, фактом стали “преуспевающие империалистические государства” Запада, причем державы-победительницы имеют возможность дать ряд уступок своим угнетенным классам, “уступок, которые все же оттягивают революционное движение... и создают некоторое подобие “социального мира”” [11]. К.Радек на IV конгрессе Коминтерна в докладе о наступлении капитала делал вывод: захват власти отодвигается на второй план, а на первый план сама обстановка ставит борьбу за ближайшие требования трудящихся [12]. Даже Л.Троцкий признавал, что наступление капитала – это длительный факт, и Европа вступает в период реформистско-пацифистских правительств [13]. Переписка советских и коминтерновских руководителей относительно Генуэзской и Гаагской международных конференций также показывает, что в расчет принималась перспектива мирного сосуществования Советской России и капиталистических держав.
В новых условиях коммунистическое движение по-иному определяет свои главные задачи: не штурм, а организация отпора наступлению капитала, борьба за ближайшие и частичные требования, осуществление тактики единого фронта и завоевание большинства трудящихся на сторону коммунистов, поиски переходных ступеней и форм, ведущих к более высоким этапам борьбы. При этом компартии должны серьезно готовить себя, как советовал на IV конгрессе Ленин, и к возможному отступлению.
Если синтезировать все эти мысли, то становится ясным, что речь здесь идет не только о смене тактики, но о серьезном уточнении положений революционной теории. Поскольку империализм сумел организовать оборону, Ленин и Коминтерн характеризовали мировую революцию уже не как короткий, спрессованный во времени период перелома, а как процесс, сложный и многообразный по содержанию, состоящий не только из революционной деятельности международного рабочего класса и борьбы Советской России против империализма, но и из освободительных движений угнетенных народов, бьющих по тылам империализма, и из строительства нового общества в СССР, воздействующего на весь остальной мир силой примера. Созрело понимание, что сама подготовка революционных выступлений должна быть всесторонней, так как буржуазия, наученная Октябрем 1917 г., сделает все, чтобы не дать застигнуть себя врасплох. Ленин и Коминтерн дали нам пример своевременного развития теоретических положений, подлинной заботы о жизненной силе революционной теории. Это один из главных уроков коминтерновской истории тех лет.
Смерть Ленина серьезно сказалась на уровне теоретической работы в Коминтерне. При решении многих проблем явно не хватало ленинского гения и ленинской смелости. Основные теоретические положения стали все чаще истолковываться как “вечные истины”, возобладало “выпрямленное” представление о перспективах общественной борьбы; обострение основных противоречий капитализма понималось как неуклонно углубляющийся процесс в условиях, когда исчезают все резервы для маневрирования и продления существования.
Именно это помешало Коминтерну вовремя учесть начавшуюся стабилизацию капитализма и глубоко понять ее особенности. Л.Троцкий продолжал отрицать возможность подъема капиталистической экономики, сколько-нибудь существенного развития производительных сил капитализма [14]. Сталин не считал возможным говорить об укреплении некоторых основ капитализма. Нет, заявлял он, “стабилизация означает нарождение условий, ведущих к поражению капитализма” [15]. Зиновьев, также многократно говоривший о гнилой и неустойчивой стабилизации капитализма, механически сравнивал динамику классовой борьбы в Европе в середине 20-х годов с развитием событий в России в 1908-1917 гг. и утверждал, что европейским компартиям на пути к революции “остается перевалить всего лишь через несколько лет, а никак не через целую эпоху” [16]. Лишь Н.Бухарин считал, что эпоха упадка капитализма будет содержать “приливы и отливы, периоды упадка и периоды процветания капитализма” [17]. Но и у него такая оценка сочеталась с левацкими тезисами.
Теоретическая работа в Коминтерне, разумеется, продолжалась, особенно в связи с подготовкой Программы Коммунистического Интернационала. В этой Программе, принятой VI конгрессом (июль-сентябрь 1928 г.), содержалось немало верного в характеристике мирового развития. Подчеркивалось, что борьба за сокрушение капитализма “охватывает собой долгий период”, вводилось в обиход понятие “мировой революционный процесс”, ясно определялись составные части этого процесса, отмечалось, что “лишь в конечном счете мировой революционный процесс приводит к мировой диктатуре пролетариата” [18]. Концепция “общего кризиса капитализма”, изложенная в Программе, также охватывала многие противоречия и тенденции капитализма. Но в целом теоретические выводы этого документа страдали односторонностью и схематичностью; переоценивался процесс упадка капитализма, явно завышенными были обрисованы революционные перспективы.
Леворадикальный политический курс Коминтерна в годы мирового экономического кризиса показал, что следование прежним теоретическим формулам не ведет коммунистов к решению реальных проблем. Почти четыре года Коминтерн говорил о совершающемся в мире переходе к новому туру революций и войн. Но что происходило в действительности? Да, кризис привел к обострению социальных и политических противоречий, вызвал определенное нарастание революционного рабочего движения. Но ожидаемого процесса, быстрой поляризации классовых сил для решительного сражения между трудом и капиталом не происходило. Коминтерн в эти годы принял немало решений, в которых определялся характер назревающей революции в данной стране. И почти всегда в этих решениях общие установки преобладали над конкретным анализом. Например, при обсуждении японского вопроса в ИККИ в 1930-1932 гг. ряд деятелей ИККИ, исходя именно из общетеоретических положений об упадке империализма, углублении его противоречий, поставили вопрос о созревании в Японии условий для пролетарской социалистической революции, которая попутно решит и антифеодальную задачу – уничтожит помещичье землевладение. В ходе дискуссии вокруг составленных в этом духе документов руководитель Красного Интернационала профсоюзов С.А.Лозовский говорил 27 августа 1930 г., что установку нужно держать не на буржуазно-демократическую революцию в Японии, а на революцию социалистическую. Это была левацкая, оторванная от реальностей оценка. “Тезисы о положении в Японии и задачах Японской коммунистической партии”, утвержденные Президиумом ИККИ 2 марта 1932 г., формулировали положение о том, что в Японии путь к пролетарской власти “идет только через буржуазно-демократическую революцию”, через установление диктатуры пролетариата и крестьянства, которая и явится “формой перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую” [19]. Но и эта характеристика была производной от устоявшейся теоретической схемы. И не случайно, что один из авторов тезисов, секретарь ИККИ О.Куусинен, в записке 1939 г. признавал, что задачи буржуазно-демократической революции в Японии – это “задачи следующего дня”, а сейчас надо мобилизовать массы против войны и всесилия фашистской военщины [20]. Дело доходило до того, что в 1932-1933 гг. Коминтерн стал конкретно называть ряд стран – Германию, Польшу, Китай – “слабыми звеньями” в цепи империализма, где быстро назревает революция. Но это, как и в ряде случаев в прежние годы, оказалось не более чем ожиданием революционной бури. В мае 1943 г., бросая взгляд на прошедшее, один из руководящих работников Коминтерна, болгарский коммунист В.Коларов, констатировал: “...надежды на быструю революцию не оправдались. Развитие пошло несколько другим путем” [21]. Догматическое отношение к ряду теоретических положений, абсолютизация социально-классового фактора и, следовательно, пренебрежение к другим факторам, недооценка противоречивости и альтернативности исторического развития препятствовали своевременному осознанию Коминтерном и компартиями тех изменений в мире, которые были вызваны наступлением фашизма. Ориентировались на подъем “неуклонно назревающей международной пролетарской революции”, а в действительности перед трудящимися встал новый враг – фашизм и силы войны. Лишь на VII конгрессе Коминтерна (июль-август 1935 г.) были сформулированы новые теоретические и политические положения о характере развертывающейся борьбы в мире (об этом будет речь ниже), и сразу же преобразующая сила освободительной теории получила новый могучий заряд.
Конечно, коммунисты стремились направлять борьбу по наиболее выгодному для них руслу, имея в виду в конце концов свержение власти буржуазии. В каждом серьезном социально-политическом столкновении они предполагали начало битв более широких масштабов и значения. И если даже противники коммунизма признавали, что многие события в мире “развиваются по Марксу”, то коммунистам тем более хотелось верить в то, что в руках у них верный компас. Но освободительная теория может быть верным компасом лишь тогда, когда она всегда жива и современна, то есть совершенствуется и изменяется вместе с изменением общественных процессов и условий, в которых они протекают. Мысль эта кажется на первый взгляд простой и банальной, но как многотрудно ее осуществление! Один из наиболее поучительных уроков истории Коминтерна как раз и состоит в том, что теория марксизма по своей сути не может быть сводом конечных истин, она всегда должна быть открыта для дальнейшего развития, для учета всех новых тенденций и противоречий, для критической переработки достижений человеческой мысли, и эта теория теряет в силе, если замыкается в себе и не успевает за изменениями в мире.
Если приложить эту мысль к современности, это будет означать, что необходим прежде всего комплексный анализ современного империализма, тенденций “ультраимпериализма” и факторов, подрывающих “ультраимпериалистическое согласие”, анализ роли транснациональных компаний (ТНК) как главных эксплуататоров мира, роли “большой семерки” держав, представляющих самые мощные ТНК и стремящихся установить “новый мировой порядок”, который закрепил бы и увековечил преобладание “большой семерки”, нужно ясное представление о социально-классовых, геополитических, национальных и культурно-исторических противоречиях в мире, развертывающихся на фоне глобализационных процессов, за которыми скрывается экспансия того же “западного порядка”, на фоне роста сопротивления народов этой экспансии. При этом важен учет и структурных передвижек в обществе, и новой роли средств массовой информации в воздействии на население. Другими словами, необходимо понимание всех предпосылок обновленного социализма, его главных черт, этапов и трудностей его становления в противоборстве с так называемым “западным порядком”.
Некоторые вопросы, по которым Коминтерн вел теоретическую борьбу, остаются в той или иной степени предметом идейно-теоретических дискуссий и сегодня, при этом отдельные аспекты приобретают особую остроту. Коминтерн, например, не занимался специально вопросом о соотношении коммунистической идеи и человеческой сущности. Для него важнее были политика и практика, направленные на освобождение человека труда от эксплуатации и угнетения. Сегодня находятся люди, которые объявляют коммунистическую идею противоречащей природе человека, ведущей к слому этой природы. При этом совершается явный подлог: эталоном “природы человека” провозглашается совокупность свойств, привычек и устремлений, характерных для обывателя капиталистической страны. Игнорируется то, что человек, как существо общественное, издревле преодолевал трудности и беды, благодаря взаимопомощи и коллективному труду, и воспитал в себе коллективистские черты. Они вовсе не противоречат свободе личности, так же как коммунистическая идея не противоречит общегуманистическим ценностям. В первых программных документах Коминтерна гуманистические мотивы звучали достаточно громко, но именно в связи с классовыми целями. Это были мысли о необходимости спасения человечества и его культуры от угрозы гибели и полного уничтожения, о создании общества социальной справедливости, предотвращении войн, о свободе и братстве народов, превращении всего мира “в работающее на себя сообщество”, о превращении и самих буржуа после слома их сопротивления в работающих, “полезных новому порядку” членов общества [22]. Дорога к воплощению этих идей пролегала и еще пролегает через социально-политические битвы. И нельзя судить об идее лишь по разрушительной стадии борьбы и по первым, исторически еще не завершенным опытам.
Немало сломано копий по проблеме общественного насилия. И сегодня антикоммунисты объявляют всякое революционное насилие злом, прорывом естественного хода развития общества, методом, абсолютно враждебным демократии. Но разве можно игнорировать то, что все революции, в которых проливалась кровь и гибли люди, были проявлением воли масс, подведенных самой жизнью и борьбой к необходимости смести старый прогнивший порядок, ставший ненавистным большинству. Зло насилия в таких революциях было исторически оправданным и выступало в этот момент как некая превращенная форма добра. Коминтерн, как и коммунистическое движение других лет, вовсе не был абсолютным поклонником насилия, требующим власти пролетариата только через гражданскую войну и кровь. Но в обстановке жесточайших классовых битв он открыто призывал своих сторонников к революционному насилию по отношению к эксплуататорам, их вооруженным отрядам. Он постоянно разъяснял при этом, что гражданская война навязывается рабочему классу буржуазией, стремящейся удержать свои грабительские привилегии [23]. Коминтерн и теоретически, и практически следовал ленинскому положению о том, что революционное насилие “представляет из себя необходимый и законный прием революции лишь в определенные моменты ее развития”, а “гораздо более глубоким и постоянным свойством” революции, как и всей деятельности коммунистов, является организация масс, создание нового строя [24]. Организационная работа занимала все большее место в деятельности Коминтерна с его развитием. При этом было внесено также немало нового в понимание проблемы общественного насилия, войны. На VII конгрессе Коминтерна был сделан вывод о борьбе за мир как условии победы революции, роста сил социализма, прогресса и цивилизации [25]. Так подходили к пониманию, что вооруженная борьба не является универсальным методом достижения революционных целей.
Уместно напомнить в связи с этим и об отношении Ленина и Коминтерна к террору. Понимая его неизбежность как ответной меры на террор буржуазии, Ленин предупреждал о его негативных последствиях. Перед III конгрессом Коминтерна на заседании ИККИ 17 июня 1921 г. Ленин, возражая Б.Куну, предлагавшему ультралевые советы, произнес знаменательную фразу, которая до сих пор мало кому известна: “Я пришел сюда, чтобы сказать левым товарищам: если вы последуете этому совету, вы убьете революционное движение, как Марат” [26]. Ленин, высоко ценивший якобинцев, и Марата в том числе, учил коминтерновцев видеть, что левачество и постоянный поиск все новых врагов подрывают поддержку революции массами.
Человечество прошло с тех пор немалый путь. С учетом того, что в мире существует ядерное оружие, способное многократно уничтожить все живое на земле, а также другие “усовершенствованные” виды оружия массового поражения, классы и партии по-иному стали смотреть на роль насилия и роль демократических методов. Бескровные революции, как, например, Португальская “революция гвоздик”, доказывают, что массы многому научились. Компартии не зовут трудящихся идти с пулеметами свергать старый строй, они заинтересованы в том, чтобы переход к обновленному социализму происходил с наименьшими потерями. Но вопрос о насилии, встававший в свое время перед Коминтерном, и сегодня еще не совсем снят с повестки дня. Как уточнил Ф.Кастро, говоря о новом подходе к вооруженной борьбе: “Этим я не хочу сказать, что не может быть сегодня таких обстоятельств, при которых отдельные политические силы могли бы оказаться вынужденными прибегнуть к оружию” [27].
Теоретическое уяснение некоторых проблем Коминтерном было по ряду причин недостаточным или незавершенным. Делая акцент на интернациональной значимости освободительной теории, Коминтерн признавал необходимость ее приспособления, видоизменения в соответствии с национально-конкретными особенностями различных стран. Но в целом, опасаясь оппортунистически-националистического искажения теории, с трудом пробивались к соединению социалистической идеи с национальными формами и традициями жизни народов. Эта проблема остается актуальной и в наше время, когда культурно-исторические ценности воспринимаются людьми как особенно близкие.
Не получила должного развития в Коминтерне проблема соотношения революции и реформы. Компартии долгое время считали, что, поскольку реформы в основном лишь ремонтируют, латают старую эксплуататорскую систему, нужно принципиально противопоставлять им революционный курс и предлагать лишь такие реформы, которые ослабляют господство капитала. Эта позиция была верной в обстановке революционной борьбы. Но она не отвечала условиям, когда в результате социально-экономических изменений, а также укрепления позиций рабочего и демократического движения, накопления реформистских достижений и т. д. открылись более широкие возможности и границы реформистской деятельности. Эти возможности в некоторой мере использовала социал-демократия. Коминтерн лишь в ходе борьбы за антифашистскую демократию стал нащупывать решение этой проблемы и преодолевать недооценку демократических требований.
Стратегия и тактика как наука и искусство
Все богатство опыта Коминтерна прослеживается, конечно, не столько в теории, сколько в области стратегии и тактики. Разработка политики коммунистов в меняющемся мире была одной из основных функций Коминтерна.
В период революционного подъема Коминтерн помогал формированию коммунистических партий, главного инструмента пролетарской борьбы, и поднимал их на штурм капиталистических порядков в ряде стран. Когда ситуация изменилась, Коминтерн определил другие задачи: завоевать большинство рабочего класса и всех трудящихся на сторону компартий, создать единый рабочий фронт против наступления капитала. В период стабилизации капитализма на первом месте остаются задачи подготовительного характера: расширение борьбы трудящихся за ближайшие экономические и политические требования; идейно-политическое и организационное укрепление компартий; помощь национально-освободительному движению в угнетенных странах, особенно китайской революции. В годы мирового экономического кризиса Коминтерн стремится революционной борьбой указать трудящимся выход из кризиса, опередить подготовкой социалистических революций наступление сил империалистической реакции, фашизма и войны. С середины 30-х годов Коминтерн, хотя и с серьезным опозданием, переходит к антифашистской стратегии.
На всех этих этапах Коминтерн стремился строить свою стратегию и тактику как науку и искусство, то есть на основе строгого учета положения всех социальных и политических сил, всех факторов общественного развития, уровня готовности масс, умения компартии поднимать и вести массы. Не всегда это удавалось наилучшим образом. Часто исходили из чрезмерных революционно-оптимистических прогнозов и оценок, и, значит, забегали вперед в политических установках. Не всегда руководствовались ленинским указанием о том, что для революционных выступлений “нужен собственный политический опыт масс” [28], а компартия должна уметь вести массы вперед на их собственном опыте. Но всегда это была постоянная борьба с ее победами и поражениями, с ее подчас неожиданной динамикой.
В высшей степени поучительным нам представляется коминтерновский опыт разработки и осуществления переходной стратегии. Есть смысл сказать о нем подробнее, ибо отсутствие ясности в понимании переходной стратегии и сегодня составляет одну из причин разногласий в российском, да и не только российском, коммунистическом движении.
О переходных ступенях К.Маркс и Ф.Энгельс говорили в связи с тем, что не было в наличии необходимых условий для непосредственной борьбы за социализм. Ленин свой вывод о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства (а это переходная стратегическая ступень!) также относил к странам, где капитализм еще не создал достаточных социально-экономических предпосылок для социализма. Но в 1922 г. и для компартий европейских стран Коминтерн, учитывая недостаточную готовность масс к борьбе за социалистические цели, выдвигает лозунг “рабочего правительства”, который в следующем году был расширен до лозунга “рабоче-крестьянского правительства”. Такие правительства, образованные представителями рабочих и крестьянских партий, должны были осуществлять революционно-демократические преобразования, расчищающие дорогу к социалистическому этапу борьбы. Признавалась возможность создания таких правительств парламентским путем. Так возникли кратковременно существовавшие рабочие правительства Саксонии и Тюрингии в 1923 г. После поражения рабочих выступлений осенью 1923 г. в Германии, Польше и Болгарии Коминтерн фактически отказался от понимания характера “рабочего правительства” как переходного, что сразу же поставило стратегические поиски в узкие рамки.
Пути приближения к социалистическому этапу борьбы в странах Европы определялись Коминтерном после этого как более или менее прямолинейные. Лишь видный итальянский коммунист А.Грамши, находившийся в фашистской тюрьме, бился над этой проблемой и приходил к выводу, что на Западе у капитализма сложилась как бы вторая линия обороны – так называемое “гражданское общество”, представляющее собой систему внегосударственных организаций, институтов и идеологических рычагов, крепко сросшихся с буржуазным строем и образом жизни, и поэтому там предстоит длительная позиционная война, в ходе которой пролетариат должен завоевать культурно-политическую гегемонию [29]. Но содержание “тюремных тетрадей” Грамши не было тогда известно общественности, и его идеи оставались лишь потенциальной силой, вкладом в будущее. Политическая стратегия Коминтерна в начале 30-х годов, нацеленная на подготовку социалистических революций в развитых капиталистических странах, определяла и главного врага – буржуазную диктатуру как в форме фашизма, так и в форме буржуазно-парламентской республики. Соответственно и удар коммунистического движения направлялся как против империалистической реакции и фашистских партий, так и против социал-демократии, которую тогда характеризовали как социал-фашизм и антифашистские возможности которой полностью отрицались. Такая стратегия, игнорировавшая противоречия между фашизмом и демократией, не позволила создать оборону против бешено наступавшей фашистской реакции. В этом была во многом повинна и сама социал-демократия, ориентировавшая своих сторонников на борьбу против “двух врагов”: фашизма – справа и коммунизма – слева.
Но вот в середине 30-х годов происходит один из серьезнейших поворотов в политике Коминтерна: от курса на подготовку социалистических революций к антифашистско-демократической стратегии. Некоторым казалось тогда, что делается неоправданный и даже ошибочный шаг назад. Но новая стратегия была жизненной необходимостью. И прежде всего потому, что произошли глубокие качественные перемены в самой объективной обстановке. Фашистское наступление поставило под угрозу, а в ряде стран и ликвидировало демократические свободы и социальные завоевания трудящихся, достигнутые за долгие десятилетия их борьбы. Антифашистско-демократические требования в таких условиях приобретали первостепенное значение. “Сейчас фашистская контрреволюция,– говорил Г.Димитров на VII конгрессе Коминтерна,– атакует буржуазную демократию, стремясь установить над трудящимися режим самой варварской эксплуатации и подавления их. Сейчас трудящимся массам в ряде капиталистических стран приходится выбирать конкретно на сегодняшний день не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом” [30]. Оценка обстановки в социально-политической борьбе поменялась, как мы видим, коренным образом.
Коммунисты, разумеется, понимали, что социально-экономические предпосылки социализма в странах Запада не исчезли, как не исчезло классовое противоречие между буржуазией и пролетариатом. Но на первый план вышло и стало самым широким, захватывающим интересы большинства населения другое противоречие: между антифашистско-демократическим лагерем и силами империалистической реакции фашизма. История словно поставила человечество на распутье: или установление кровавого фашистского рабства, или разгром фашизма и освобождение дороги для прогресса человечества. Это противоречие и потребовало от коммунистов перехода к антифашистской стратегии. Такая стратегия соответствовала и субъективному фактору – готовности широчайших масс защищать демократические свободы против фашизма.
Новая стратегия Коминтерна была переходной, она не ограничивалась защитой буржуазно-демократических свобод, а связывала эту защиту с продвижением вперед, к антифашистской демократии, демократии нового типа. Коминтерн так определял задачи: создание единого рабочего и широкого антифашистского народного фронта, борьба за образование правительств народного фронта, берущих на себя проведение решительных мероприятий против фашизма и реакции, уничтожение корней фашизма. Обсуждая успехи борьбы за народный фронт в Испании и во Франции, Исполком Коминтерна сформулировал положения об антифашистско-демократическом режиме. Г.Димитров говорил в сентябре 1936 г., что Испанская республика в случае победы над фашистскими мятежниками “будет особым государством с подлинно народной демократией. Это еще не будет советское государство, но государство антифашистское, левое, с участием подлинно левой части буржуазии” [31]. Было отвергнуто старое представление, что государство по своему социальному содержанию в нашу эпоху является или капиталистическим, или социалистическим. Указывалось, что на сравнительно протяженном отрезке времени могут и будут существовать переходные антифашистско-демократические режимы, которые своей деятельностью подготовят наступление этапа социалистических преобразований.
Борьба за режимы народного фронта чрезвычайно обогатила политику компартий. Коминтерн на практике увидел возможность целой лестницы правительств переходного характера: левобуржуазные правительства, опирающиеся на народный фронт; правительства народного фронта. Компартии научились вырабатывать совместно с другими антифашистскими партиями и организациями платформы преобразований, приемлемые для всех участников народного фронта и являющиеся мощным рычагом мобилизации масс. Стала ясной особая важность сохранения и укрепления широкого блока народных сил, а также обязанность компартии, как ведущей партии блока, вести продуманную политику, не форсировать события, соизмерять движение вперед с интересами всего блока, не поддаваясь на провокации и расколы.
Можно привести массу примеров действий Коминтерна и компартий в весьма сложных, нестандартных ситуациях. После победы Народного фронта во Франции могучее забастовочное движение заставило капиталистов пойти на невиданные ранее уступки. Но часть рабочих и после этого продолжала бастовать. Их поддерживали леваки из Социалистической партии, заявлявшие, что теперь “все возможно”. Компартия, увидев, что движение грозит расколоть Народный фронт и похоронить все завоевания, призвала закончить забастовку. И рабочие последовали рекомендациям М.Тореза. Компартии Франции пришлось тогда решать и задачу борьбы против саботажа буржуазии, пытавшейся свалить правительство Л.Блюма такими методами, как вывоз золота, организация “бегства капиталов”, девальвации франка, подрыва производства и т.д. В ИККИ очень тщательно обсуждали все эти вопросы, с которыми сегодня сталкивается Россия.
Коминтерн в своих директивах и шифрограммах, направленных Компартии Испании в 1936-1938 гг., особо подчеркивал: борьба носит антифашистско-демократический характер, нельзя ставить преждевременную задачу установления власти пролетариата, увлекаться радикальными преобразованиями, нужно все силы мобилизовать на защиту антифашистской республики, на военный разгром ее врагов.
Хрестоматийно-показательным примером подобных рекомендаций является и письмо И.В.Сталина, В.М.Молотова и К.Е.Ворошилова от 21 декабря 1936 г. руководителю правительства Испанской республики Ф. Ларго Кабальеро. В нем отмечалось: “Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России”. Сталин был, таким образом, одним из авторов тезиса о парламентском пути развития революции. В письме содержались интересные советы: для привлечения крестьян “хорошо было бы дать декреты аграрного и налогового характера, идущие навстречу интересам крестьян”. “Следовало бы привлечь на сторону правительства мелкую и среднюю городскую буржуазию или, во всяком случае, дать им возможность занять позицию благоприятного для правительства нейтралитета, оградив их от попыток конфискаций и обеспечив свободу торговли” [32]. Рекомендовалось также привлечь партию республиканцев в общую правительственную упряжку и не посягать на законные интересы иностранных граждан, заявить об этом в печати.
Именно такая гибкая политика позволила в течение почти трех лет вести борьбу против превосходящих сил мятежников и интервентов.
Есть одна в высшей степени важная особенность коминтерновской антифашистской стратегии: она, эта стратегия, в наибольших масштабах соединила компартии с массами. Если раньше большинство компартий считало своих сторонников тысячами или десятками тысяч, то в борьбе за народный фронт счет уже шел на сотни тысяч и миллионы. Парадоксальный феномен! Компартии достигали наибольшего влияния в массах, борясь не за свои собственные конечные цели, а за жгучие реальные требования общенародного характера. Можно сказать, что история испытывала компартии на верность общенародным целям. Именно это испытание разрушало в сознании масс то предубеждение против коммунизма, которое настойчиво насаждала буржуазия. Компартия Франции за три года политики Народного фронта (с 1934 г. по 1937 г.) выросла численно с 30 тысяч до 340 тысяч, более чем в 11 раз [33]. Такой же бурный рост переживала в эти годы Компартия Испании. Компартия Китая в течение четверти века была организатором национально-освободительной борьбы и аграрной революции в стране. Решая эти задачи, она установила самые прочные связи с миллионными массами трудящихся, завоевала их прочное доверие, и это стало залогом успеха последующих социалистических преобразований. Такие примеры – не просто факты. В них выражена глубокая истина: коммунисты должны быть самыми решительными борцами за общенародные интересы, таким путем они подводят трудящихся и к социалистическим целям. Вспомним, и Октябрьская революция одержала триумфальную победу по всей стране за считанные месяцы потому, что шла вперед на двойной тяге, борясь не только за социалистические, но и за общенародные требования: хлеба, мира, свободы.
Рассматривая антифашистскую стратегию 30-х гг., коммунисты должны серьезно разобраться в вопросе о возможности переходных стратегических этапов в сегодняшней борьбе. Нельзя с порога отрицать такие этапы, а их признание объявлять оппортунизмом или даже переходом на сторону классового противника. Только анализ существующих реалий общественной борьбы может дать основания для ответа на этот вопрос.
Коминтерновская политика народного фронта была политикой самых широких союзов, объединяющих все слои и группы, все партии, организации и движения, заинтересованные в разгроме фашизма и реакции. Если на самом VII конгрессе Коминтерна при определении состава народного фронта не говорили о каких-либо группах буржуазии, то уже через несколько месяцев при обсуждении в ИККИ германского, а затем и французского вопросов Коминтерн определенно заявил: не только мелкая буржуазия, но и некоторые круги либеральной буржуазии должны быть вовлечены в народный фронт для антифашистской борьбы. Когда над рядом стран Европы в 1938-1939 гг. нависла опасность гитлеровской агрессии, Коминтерн и компартии пришли к выводу, что политика народного фронта должна быть превращена в политику национального фронта, который объединяет все патриотические круги населения независимо от их классовой принадлежности. Идеи национального фронта стали мощной силой в движении Сопротивления фашистским оккупантам в годы второй мировой войны.
Подчеркнув позитивное в опыте антифашистской стратегии коммунистов в 30-е и 40-е гг., мы ради справедливости должны отметить, что эта стратегия не была достроена до конца: недостаточно была понята важность того, что нужно было подниматься на новую ступень в интеграции социалистических и общедемократических идеалов, преодолеть до конца недооценку борьбы за демократию. Несмотря на это, основные коминтерновские выводы об антифашистско-демократическом режиме стали путеводной нитью в народно-демократических революциях в странах Центральной и Юго-Восточной Европы.
Чрезвычайно сложным был опыт взаимоотношений Коминтерна и компартий с социал-демократией: здесь амплитуда простиралась от самой острой, непримиримой конфронтации до пактов о единстве действий против общего врага – фашизма. Одной из наиболее серьезных политических ошибок Коминтерна являлась характеристика социал-демократии как социал-фашизма и заострение удара против нее как главного противника внутри рабочего движения. Размежевание с социал-демократией не было случайным, ведь она отвергла путь революционной борьбы против капитала, создала вместе с буржуазией своего рода “оборонительный вал” против революции, выступила за постепенное улучшение и реформирование капитализма. И поэтому Коминтерн обвинял ее в предательстве интересов рабочего класса, в прямом переходе на сторону буржуазии. В деятельности социал-демократии коммунисты видели главное препятствие, мешающее большинству рабочих встать на путь революционной борьбы. Во всех этих оценках, имевших определенные основания, не хватало понимания всей совокупности факторов, питающих реформизм. Считалось, что развитие капитализма и его противоречий неизбежно усиливает революционную тенденцию в рабочем движении. Но при этом забывали ленинскую мысль о том, что капитализм всегда порождает в рабочем движении и реформистскую тенденцию, стремление “удобно и сносно устроиться при капитализме”, добиться осуществления ряда социальных требований без острой классовой борьбы и сопровождающих ее жертв и лишений. Забывали, что реформизм имеет свои корни в самом капиталистическом воспроизводстве, в политической и социально-психологической сферах капиталистической жизни. В то же время социал-демократический реформизм демонстрировал свою немалую жизнеспособность, организуя борьбу за ближайшие требования трудящихся. На заседании ИККИ 4 декабря 1921 г. Г.Зиновьев при обсуждении вопроса о тактике единого рабочего фронта ссылался на свой разговор с Лениным, на его мысль о том, что рабочие, идущие за социал-реформистами, “должны сами, собственным опытом, испытать те пути, которые им предлагают реформисты и которые для них являются новыми” [34]. По сути, Ленин предлагал в интересах единого рабочего фронта налаживать и соревновательные отношения с социал-демократией. Эти мысли, которые сегодня остаются злободневными, были, к сожалению, забыты или почти забыты в Коминтерне. На протяжении многих лет ИККИ давал директивы своим секциям: “усилить”, “заострить” удар против социал-демократии.
Сама социал-демократия, уверенная в своем влиянии на значительные слои рабочего класса, относилась к Коминтерну и компартиям с изрядной долей высокомерия, была сильно заражена антикоммунизмом и антисоветизмом и, за редкими исключениями, отвергала какие-либо шаги к единству действий с коммунистами. Ров между двумя течениями рабочего движения углубляли с обеих сторон: и коммунисты, и социал-демократы.
Многие неудачи рабочего движения произошли из-за его раскола и конфронтации между коммунистами и социал-демократами. В деятельности Коминтерна такой конфронтационный опыт сильно перевешивает моменты сотрудничества и выступлений единым фронтом. Это все полезно вспомнить, так как и сегодня компартиям приходится строить отношения с социал-демократией, к тому же значительно изменившей свои черты, потерявшей свойства антисистемной оппозиции, но сохранившей поддержку значительной части рабочих.
Огромный массив деятельности Коминтерна – это работа в массах, борьба за привлечение на свою сторону трудящихся. Этой цели коммунисты стремились достичь прежде всего путем организации постоянной борьбы за ближайшие и повседневные требования людей труда. И здесь у Коминтерна наряду с успехами было немало неудач и просчетов. Часто эти просчеты случались потому, что существовало преувеличенное представление об идейной зрелости рабочего класса, о готовности рабочих масс быстро изжить иллюзии и колебания и перейти на коммунистическую платформу. Определенная идеализация трудящихся масс распространялась на мелкобуржуазные слои, и одно время Коминтерн считал, что эти слои, вошедшие в состав фашистских движений, по своей социальной природе таковы, что привнесут в фашизм глубокие противоречия, станут придавать ему другой характер, пропитают и его вооруженную силу и взорвут его изнутри [35]. Часто недоставало понимания того, насколько сильно работает механизм воздействия капитала на трудящихся, обеспечивающий определенное “согласие” масс с его властью. Сегодня такой механизм стал несравненно сильнее и изощреннее, значит, и задачи борьбы с его влиянием неимоверно выросли.
Особо следует отметить твердую линию Коминтерна на укрепление влияния компартий в рабочем классе. В связях с рабочим классом видели жизненное условие существования самой компартии. Как бы ни была тяжела обстановка для деятельности коммунистов, какие бы свирепые преследования ни обрушивались на них, они постоянно действовали в рабочих коллективах. Были моменты, когда жесточайшими репрессиями компартия загонялась в глубочайшее подполье, ставилась вне рабочего класса, как это было, например, в Италии, Венгрии, Японии. Но с помощью Коминтерна компартии вновь и вновь восстанавливали свои опорные пункты, организации. Всегда работать среди пролетариев, не боясь преследований и других трудностей,– это было нерушимым правилом в Коминтерне. В странах, где господствовали фашистские диктатуры, коммунисты должны были решить и вопрос о работе внутри фашистских организаций. Многие считали, что коммунист не должен вступать в фашистские профсоюзы, ведь там придется отдавать фашистское приветствие. Да, советовали в Коминтерне, это плата за проникновение в организацию противника, но, отдавая фашистское приветствие, ты должен думать: вот как глубоко погрязла в преступлениях и крови фашистская диктатура. Решения ИККИ о работе коммунистов в фашистских профсоюзах открыли дорогу для создания там опорных пунктов и для завоевания низовых организаций. Работа компартий разных стран на предприятиях, организация забастовочного движения, агитация среди безработных и т.п.– все это в ИККИ постоянно рассматривалось, совершенствовались формы массовой работы.
Коминтерн как политический инструмент
Коминтерн создавался как политический инструмент международного рабочего движения для организации его борьбы за социалистическое преобразование мира. Он был с самого начала союзом партий и одновременно единой всемирной партией. Соотношение этих двух основных черт организационной структуры Коминтерна постепенно изменялось в сторону все большей централизации. Опыт сотрудничества компартий в таких рамках был специфичен.
При Ленине, однако, секции Коминтерна, несмотря на централизацию руководства, пользовались сравнительно большой самостоятельностью. В обиходе было даже понятие “автономия компартии”. В Коминтерн входили партии различных оттенков: как те, которые имели сильное социал-демократическое крыло, так и партии анархо-синдикалистской ориентации. Уже это заставляло ИККИ учитывать их специфику, их право на свою позицию в ряде вопросов. Сам ИККИ до IV конгресса Коминтерна формировался на основе делегирования представителей от секций. Но самым важным было то, что ИККИ вырабатывал решения на основе широких и достаточно свободных дискуссий, в ходе которых ни один из лидеров Коминтерна – ни Ленин, ни Зиновьев, ни кто-либо другой – не стоял вне критики. ИККИ стремился играть роль инстанции, синтезирующей все ценное из коммунистической мысли и практики, роль арбитра между течениями в партии. Разногласия по тактическим вопросам старались, как правило, разрешить путем компромисса, считая, что они так или иначе будут сняты самой жизнью.
Этот опыт по-настоящему почти неизвестен российским да и зарубежным коммунистам. А он в высшей степени интересен, и из него можно почерпнуть немало такого, что помогает найти решение спорных вопросов. ИККИ во многих случаях предотвращал трещины и расколы в компартиях тем, что заставлял обе дискутирующие стороны ставить в центр внимания принципиальные вопросы борьбы, подчиняя им спорные тактические моменты. Иногда даже прибегали к тому, что спорные вопросы откладывались на время, а проходил какой-то срок – и вырисовывалось приемлемое решение. Один из примеров соглашения – это подписание документа руководством Объединенной коммунистической партии Германии (ОКПГ) и оппозицией, достигнутое 9 июля 1921 г. на совещании делегаций ОКПГ с представителями ЦК РКП(б) под председательством Ленина. Предметом разногласий между руководством ОКПГ и оппозицией была оценка мартовского выступления 1921 г. революционных рабочих Средней Германии. Руководство ОКПГ продолжало придерживаться левацкой “теории наступления” и оправдывало спровоцированную реакцией вспышку, приведшую к поражению рабочих. Оппозиция, в том числе К.Цеткин, отказывалась идти на компромисс с руководством ОКПГ. На III конгрессе Коминтерна Ленин провел несколько бесед с представителями ЦК ОКПГ и оппозицией. В достигнутом соглашении обе стороны обязались проводить в жизнь решения конгресса “со всей силой и энергией”. Это означало, что руководство ОКПГ принимало принципиальную критику “теории наступления”. Ряд пунктов документа был направлен на то, чтобы не допустить возникновения фракций. Признавалась необходимость обсуждения спорных вопросов “в партийной печати и в партийных организациях в самых широких рамках, которые совместимы с интересами движения”. Говорилось и о том, что к партийной работе привлекаются все товарищи, честно намеревающиеся претворять в жизнь решения III конгресса, а их прежняя точка зрения по поводу спорных вопросов “не должна играть при этом никакой роли” [36]. Подобных примеров сочетания принципиальной стойкости и тактической гибкости можно привести немало.
Но с течением времени в Коминтерне централизация стала сопровождаться усилением администрирования “сверху” и сужением самодеятельности компартий, их инициативы. Реорганизация аппарата ИККИ в 1926-1927 гг., особенно создание “лендерсекретариатов”, то есть подразделений, ведавших отдельными группами стран, означали по сути, что ИККИ берет в свои руки и руководство конкретными политическими и экономическими выступлениями секций. Из попыток создать более четкую систему политического руководства секциями получилось, как показали уже ближайшие годы, нечто противоположное. Несмотря на то, что в работе лендерсекретариатов обеспечивалось присутствие и активное участие представителей компартий данного региона, в целом механизм политического руководства стал более громоздким, менее подвижным, в большей мере зависимым от самого аппарата ИККИ. Долгие обсуждения в лендерсекретариатах, а затем авторитетное решение по выработанным проектам в руководящих органах ИККИ приводили нередко к тому, что утвержденная резолюция, например Латиноамериканского лендерсекретариата, доставлялась в страну, когда условия уже изменились.
Централизация в Коминтерне совпала с кампаниями по очищению его рядов от оппортунистических уклонов. Эти кампании, в которые неизбежно вносились и личностные мотивы, часто вели к отсечению не только действительных оппортунистов, но и тех, кто по ряду вопросов отстаивал свое мнение, не совпадавшее с мнением большинства. А Р.Зорге был отстранен от работы в ИККИ просто потому, что освобождались от людей, которые считались командой Бухарина.
VII конгресс Коминтерна, сознавая, что новая, антифашистская политика требует от компартий большей политической самостоятельности, маневренности, глубокого вхождения в национальную специфику, рекомендовал Исполкому Коминтерна сосредоточиться на выработке основных политических решений и “избегать, как правило, вмешательства во внутриорганизационные дела коммунистических партий”. С реорганизацией аппарата ИККИ в конце 1935 г., роспуском лендерсекретариатов оперативное политическое руководство в основном передавалось в руки самих компартий. Однако и сложность международного положения, и традиции “директивного руководства” из центра, а также ряд других причин не позволили по-настоящему осуществить заявленные намерения.
Для Коминтерна как международной организации была характерна еще одна важная черта: идейно-политическая, организационная и материальная связь с первой страной пролетарской диктатуры – с Советской Россией и с российской компартией. Эта связь в тех условиях была закономерной, так как Коминтерн и СССР были едины по своей идеологии, классовым целям и основным политическим установкам. Поэтому Коминтерн, об этом надо говорить открыто, выступал в известной степени и как инструмент ВКП(б) и СССР. Области действия Коминтерна и СССР, совпадая во многом, были все же различны. Заявления антикоммунистической историографии о том, что Коминтерн был “слепым орудием Советского государства”, его “вспомогательным войском”, инструментом его “державно-националистической внешней политики”, а компартии являлись-де “зарубежной платной агентурой Москвы” и т.д., – это все попытки ухватиться за одну сторону явления, с тем чтобы игнорировать другую и тем самым исказить всю картину.
Решающее значение имеет тот факт, что секции Коминтерна выражали интересы рабочего класса и трудящихся своих стран, были стойкими и последовательными защитниками этих интересов, организаторами реальной борьбы за социально-экономические и политические требования масс. В этом корни существования компартий, в этом была основа их влияния в народе и основа определенной самостоятельности их в рамках Коминтерна. Кто поверит, что миллионные массы, поддерживавшие компартии Франции в период Народного фронта и в годы борьбы с гитлеровскими оккупантами, действовали потому, что были обмануты Коминтерном, добивавшимся якобы осуществления внешнеполитических целей СССР? Не вернее ли предположить, что народные массы увидели в ФКП свою боевую партию, отважную защитницу национальной свободы и дела трудящихся? А разве 6 млн. голосов за Компартию Германии в ноябре 1932 г., то есть незадолго до прихода гитлеровцев к власти, не свидетельствовали о широкой поддержке масс, хотя и оказавшейся еще недостаточной для отпора наступавшему фашизму? Приоритетной задачей компартий являлось то, что непосредственно касалось судеб своей страны и ее трудящихся. И нелепо объявлять борьбу компартий за интересы своего народа просто “случайным совпадением” с защитой внешнеполитических интересов Москвы. Миллионные движения никак не укладываются в графу “случайных совпадений”. В среде серьезных западных историков есть авторы, которые понимают, что нельзя игнорировать действительные корни компартий, являвшихся секциями Коминтерна, в общественной жизни своих стран. Эти авторы заявляют: нельзя “забывать о широком мире деятельности коммунистов в национальных и местных организациях”, нужно “видеть разумный баланс между контролем сверху (из Коминтерна.– К.Ш.) и степенью адаптации снизу” [37].
Круги деятельности Коминтерна и СССР, имея общий сегмент, были различны; временами возникали между Наркоминделом и ИККИ серьезные расхождения и спорные вопросы. Нарком иностранных дел Г.В.Чичерин в феврале 1922 г. в одной из записок отмечал, что организуемые Коминтерном выступления революционного характера будут в известной мере идти вразрез со стремлениями Советской страны достичь во имя ее укрепления соглашений с капиталистическими державами. Поэтому он рекомендовал строгое разделение деятельности Советского государства и Коминтерна, предоставив последнему коммунистическую агитацию. Если мы, писал он, “забудем это строгое разделение”, то “поставим под вопрос все экономические достижения, составляющие для нас задачу момента” [38].
На протяжении 1922-1928 гг. Политбюро ЦК ВКП(б) и ИККИ несколько раз рассматривали вопросы разделения деятельности Наркоминдела и Коминтерна, и было дано указание, что всякая связь Коминтерна и Наркоминдела заканчивается и впредь не возобновляется. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1928 г. по докладу И.В.Сталина “О Коминтерне и Советской власти” подтверждало эту установку и предписывало послать советским представителям за рубежом “директиву о строжайшем проведении принципа невмешательства во внутренние дела соответствующих стран”. Несколько раз принимались решения о запрещении советским разведывательным органам вербовать агентуру из актива компартий.
Разграничение сфер деятельности Советского государства и Коминтерна давало последнему больше возможностей для учета конкретных особенностей положения отдельных компартий. Но после Мюнхенского сговора, когда Англия и Франция отдали на растерзание Гитлеру Чехословакию, стремясь отвести удар от себя и подтолкнуть агрессию на Восток, против СССР, стало ясно, что дело идет к большой войне. В такой предвоенной обстановке советское руководство считало необходимым более тесно увязать действия Коминтерна с внешней политикой СССР. И это было оправдано, так как главной реальной силой, противостоявшей фашизму и поджигателям войны, был Советский Союз, и от его роли и действий зависело многое.
Но в момент, когда советское руководство пошло на большой внешнеполитический маневр, связанный с подписанием советско-германского пакта о ненападении, тесная привязка коминтерновской деятельности к советской внешней политике поставила Коминтерн и компартии в сложное положение. Нельзя было срывать маневр, дававший некоторые выгоды для СССР, время для укрепления его обороны. Но Коминтерну пришлось серьезно свертывать свою антифашистскую активность.
После нападения Гитлера на Польшу и развязывания второй мировой войны Сталин в беседе с Генеральным секретарем ИККИ Г.Димитровым 7 октября 1938 г. высказал ряд оценок и указаний, раскрывавших как цели советской внешней политики, так и рамки деятельности Коминтерна. Советское руководство рассчитывало на возможность подталкивать одну воюющую сторону против другой, “чтобы лучше разодрались” и взаимно ослабили друг друга. Это может привести к обстановке, когда будет поставлен “вопрос об уничтожении (капиталистического) рабства” [40]. Советский Союз, как говорил Сталин в беседе с Димитровым 25 октября, в пактах взаимопомощи нашел ту форму, которая позволит “поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран” [41]. Так, внешнеполитическими действиями и маневрами советское руководство надеялось в то время серьезно расширить сферу влияния СССР.
Деление капиталистических государств на демократические и фашистские с началом войны, утверждал Сталин, утратило свой смысл. Он рекомендовал Коминтерну снять лозунги антифашистского народного фронта, и компартии должны были направлять удар против своих правительств, ведущих войну. Это было сравнительно трудное время для Коминтерна. Он вынужден был действовать осторожно, антифашистскую работу делать скрыто, чтобы не вызвать осложнений в советско-германских отношениях, не дать гитлеровцам повода для обвинения СССР в нарушении пакта.
Нападение фашистской Германии на СССР создало чрезвычайно опасную, но совершенно ясную в политическом смысле ситуацию. Фашизм столкнулся со своим главным противником – Советским Союзом. В войне против фашизма, начавшего главный бой за достижение господства над миром, сложилась антигитлеровская коалиция. Коминтерн сделал в 1941-1943 гг. многое для развития антифашистской освободительной борьбы в мире. Эта деятельность, в которой особое место занимали подготовка и засылка антифашистских групп в разные страны, ведение разведки, почти не изучена.
По предложению Сталина в мае 1943 г. ИККИ поставил на обсуждение вопрос о роспуске Коминтерна. Причины роспуска сравнительно подробно изложил сам Сталин. Он, судя по дневниковой записи Димитрова, говорил на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 25 мая 1943 г. следующее: “Опыт показал, что и при Марксе, и при Ленине, и теперь невозможно руководить рабочим движением всех стран из одного международного центра. Особенно теперь, в условиях войны, когда компартии в Германии, Италии и других странах имеют задачу свергнуть свои правительства и проводить политику пораженчества, а компартии СССР, Англии, Америки и другие, наоборот, имеют задачу всемерно поддерживать свои правительства для скорейшего разгрома врага. Мы переоценили свои силы, когда создавали Коммунистический Интернационал и думали, что сможем руководить движением во всех странах. Это была наша ошибка. Дальнейшее существование Коминтерна – это будет дискредитация идеи интернационализма, чего мы не хотим.
Есть и другой мотив для роспуска Коммунистического Интернационала, который не упоминается в постановлении. Это то, что компартии, входящие в Коминтерн, лживо обвиняют, что они являются агентами иностранного государства, и это мешает их работе среди широких масс. С роспуском Коминтерна выбивается из рук врагов этот козырь. Предпринимаемый шаг несомненно усилит компартии как национальные рабочие партии и в то же время усилит интернационализм народных масс, базой которого является Советский Союз” [42].
Названные Сталиным причины, конечно, существовали на протяжении всего периода жизни Коминтерна. Но именно в годы войны стало особенно сильно сказываться их воздействие. Не исключено также, что роспуском Коминтерна Сталин хотел убедить союзников по антигитлеровской коалиции в стремлении СССР к самому тесному сотрудничеству с ними, не осложняемому никакими попытками вмешательства в их внутренние социально-политические конфликты. Роспуск Коминтерна должен был, таким образом, послужить и укреплению антигитлеровской коалиции.
Единая мировая партия, строго централизованное руководство, тесная привязка к политике Советского государства – эти черты Коминтерна в основном соответствовали условиям, когда забрезжила возможность мировой социалистической революции и еще продолжалось нарастание мирового революционного процесса. В изменившихся условиях эти черты из преимуществ превращались в тормоз.
Коминтерн остался в истории как боевая организация международного рабочего движения, боровшаяся против капиталистической эксплуатации и угнетения, за социалистическое преобразование мира. Он решительно выступал за повседневные нужды трудящихся, и это вместе с примером социальных завоеваний СССР заставляло капитал идти на уступки трудящимся. Громадна заслуга Коминтерна и компартий в деле мобилизации трудящихся, всех демократических сил против фашизма. Вклад Коминтерна в победу над фашизмом, определившую путь развития человечества на весь XX век, несомненен. Коминтерн способствовал распространению идей социализма, росту и укреплению компартий, совершенствованию стратегии и тактики коммунистов, превращению ряда компартий в национальную политическую силу, уходящую глубокими корнями в жизнь своего народа. Верный интернационализму, Коминтерн поддерживал Советский Союз, его государство, его общественную систему как прообраз нового, будущего мира социальной справедливости и свободы, несмотря на трудности, деформации в советском развитии и трагические ошибки. Все позитивное, что сделал Коминтерн, не может быть забыто и отброшено. Вместе с уроками из трудных идейных и социально-политических битв, из ошибок, просчетов и неудач, эти заслуги и составляют живое наследие.
Сегодня международное сотрудничество коммунистов необходимо больше, чем когда-либо. Прежде всего потому, что капитал в координации своей политики, в объединении своих усилий явно опережает людей труда, эксплуатируемых им. Потому также, что после временного поражения социализма в СССР и ряде других стран распалась система связей между коммунистическими партиями, отличавшаяся разнообразием форм. Сотрудничество особенно важно сегодня и потому, что переломное время после серьезных поражений требует переосмысления многих сторон опыта общественно-политической борьбы, усовершенствования теоретических представлений, всестороннего обоснования положений обновленного социализма. Наконец, нужны импульсы для акций международной солидарности.
Ясно, что не может быть возврата к командно-директивным методам и организационным формам Коминтерна. Мир стал более един, но и более многообразен; социально-политические структуры и их специфика в различных цивилизованных условиях не стали проще, а, наоборот, показывают нам новое богатство форм. Здесь, на наш взгляд, уместны самые различные информационно-консультативные связи компартий, позволяющие аккумулировать все ценное из их опыта, развертывать борьбу за социалистическое будущее человечества.
Литература
1. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. Пер. с англ. М., 1995. С. 37
2. Второй конгресс Коминтерна. Июль-август 1920 г. М., 1934. С. 535
3. Там же
4. Novak К. F. Versailles. Веrlin, 1927, s. 148-149
5. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 47, 69-70, 78-79
6. Там же. С. 228
7. Ленин В. И. Политический отчет ЦК РКП(б). Стенограмма выступления на IX конференции РКП(б) 22 сентября 1920 г.– Исторический архив. 1992, М 1. С. 15, 16, 17
8. Второй конгресс Коминтерна. С. 556, 591
9. Коммунистический Интернационал, 1920, № 15. С. 3076
10. Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Т. 5.М., 1969. С. 26
11. Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 402
12. Бюллетень IV конгресса Коммунистического Интернационала. М., 1922, № 11. С. 13-14
13. Там же, № 10. С. 14-15
14. В выступлении перед работниками Госплана в мае 1925 г. Троцкий говорил относительно развития производительных сил капитализма: “Нет даже серьезных симптомов в этом направлении”.– Варга Е., Троцкий Л., Радек К. К вопросу о стабилизации мирового капитализма. М.– Л., 925. С. 33-34
15. Сталин И. В. Сочинения. Т. 7. М., 1947. С. 101
16. Расширенный пленум Исполкома Коминтерна (21 марта-6 апреля 1925 г.). Стенографический отчет. М.– Л., 1925. С. 435
17. Правда, 19 июня 1925 г.
18. Стенографический отчет VI конгресса Коминтерна. Выпуск 6. Тезисы, резолюции, постановления, воззвания. М.-Л., 1929. С. 36
19. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (Далее: РЦХИ ДНИ), ф. 495, оп. 20, д. 668, л. 121
20. Там же, оп. 127, д. 569, лл. 1-4, 5-7
21. Коминтерн и вторая мировая война. Часть И. После 22 июня 1941 г. М., 1998. С. 355
22. В. И. Ленин и Коммунистический Интернационал. М., 1970. С. 130, 131
23. Там же. С. 145
24. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 74
25. Тольятти П. Избранные статьи и речи. Том 1. М., 1965. С. 150; VII конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны (Сборник документов). М., 1975. С. 258, 304
26. РЦХИ ДНИ, ф. 495, оп. 1, д. 3, л. 39
27. Советская Россия. 31 декабря 1998 г.
28. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 78
29. Грамши А. Избранные произведения в трех томах. М., 1957. Т. 3
30. Димитров Г. Избранные произведения в 3-х томах. Т. 2, М., 1983. С. 152
31. Вопросы истории КПСС. 1969, № 3. С. 13
32. Война и революция в Испании 1936-1939. М., 1968. С. 419-420
33. Historie du Parti communist francais (Manuel). Paris, 1964, р. 307, 343
34. Коммунист. 1988, № 10. С. 110
35. Расширенный пленум Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала (12-23 июня 1923 г.). Отчет. М., 1923. С. 225, 299
36. Третий конгресс Коминтерна. Развитие конгрессом политической линии коммунистического движения. Коммунисты и массы. М., 1975. С. 302
37. К. Мс. Dermott, J. Agnew. The Соmintern. А Нistory of international communism from Lenin to Stalin. London, 1996, р. 119
38. Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1998. С. 347-349
39. Адибеков Г.М., Шахназарова Э.М., Шириня К.К. Организационная структура Коминтерна 1919-1943. М., 1997. С. 134
40. Димитров Г. Дневник. 9 март 1933-6 февруари 1949. София. 1997. С. 181-182
41. Там же. С. 184
42. Там же. С. 375